— Я не могу назвать имена, — полным мучения голосом произнес он.
— Можете. Ради вашего собственного блага.
— Нет. Это запрещено.
Все больше возбуждаясь, он рванулся, пытаясь освободиться от ремней. На его неподвижном лице мелькнуло неуловимое выражение. Теперь он словно смотрел в себя. Лэннет без труда узнал этот взгляд, свойственный умирающим. Однако в поведении человека было и нечто иное, пугающее — призрак саморазрушения. Лэннет не смог бы определить это чувство словами. Его бросило в дрожь.
Следователь растерянно оглянулся, ища доктора, и с удивлением увидел, что тот стоит рядом, ошеломленно рассматривая свой прибор. Внезапно он вновь воткнул шприц в руку пленника. Следователь открыл рот, собираясь что-то сказать, но врач опередил его:
— Он буквально разваливается на части. Если хотите что-нибудь спросить, поторопитесь.
Не тратя время на споры, следователь с нажимом произнес:
— Ваш замысел потерпел неудачу. Вас арестовали. Кого вы защищаете? Каким образом эти люди могут запретить вам облегчить свою участь?
— Они. Они запретили мне.
— Назовите их имена. Помогите мне, и я помогу вам.
Доктор отступил на шаг, выставив перед собой диагнометр. У него отвалилась челюсть, он споткнулся, выронил прибор и продолжал пятиться, не отрывая взгляд от устройства, словно это была ядовитая змея.
Пленник взревел и навалился на ремни. Его кожа покраснела, выпученные глаза метались из стороны в сторону, ища императора. Напряженные суставы скрежетали, словно треснувшее дерево. Пленник стонал, извивался и рвался с такой силой, что кость его правого запястья сломалась, издав тошнотворный хруст. Он даже не посмотрел на руку, которая дрожала, словно раненый зверь, испускающий дух. Внезапно лопнули ремни, сковывавшие его запястья. Пленник вскочил на ноги и поднял уцелевшую руку.
Лэннет и Этасалоу заслонили собой императора. Пленник вонзил мрачный устрашающий взгляд в лицо командора, потом перевел его на императора. Он пытался заговорить с Халибом, шевеля губами и издавая неясные звуки. По его измученному лицу текли слезы. Врач схватил диагнометр и взмахнул им, словно волшебной палочкой.
Пленник, лодыжки которого оставались скованными, не пытался приблизиться. Он указал на Халиба. Его лицо стало белее снега, в глазах зажегся огонь страсти, от которой по спине Лэннета пробежал холодок. Из его губ вырвался хриплый звук, подобного которому Лэннет не слыхивал в жизни:
— Я хотел убить Халиба… И теперь умираю сам!
Его отчаянный крик эхом отразился от безмолвных каменных стен. Только в этот миг Лэннет разгадал выражение лица пленника, с таким трудом прорвавшееся из глубин его души.
Самоотречение.
Оставшееся невысказанным, это слово вылилось в предсмертный вопль.
Пленник рухнул в кресло. Лэннет и Этасалоу невольно отпрянули. Врач и следователь тут же бросились к умирающему. Врач вздрогнул, выпрямился и подошел к ошеломленным свидетелям. На экране диагнометра светились прямые линии, фиксируя прекращение жизненных процессов.
— Все кончено, — бесстрастным тоном сообщил врач.
— Причина смерти? — осведомился Этасалоу.
Эмоциональное потрясение притупило страх перед всемогущим командором.
— Понятия не имею, — невозмутимо отозвался медик. — Этот человек убил себя. Не спрашивайте меня, каким именно образом. Но обратите внимание на следующее: указав сначала на Халиба, а потом на Лэннета, он выкрикнул свои последние слова точно таким же голосом, как тот, другой. Он был уже мертв, когда произносил их.
Солнцедарительница первой нарушила молчание:
— Ваш прибор поврежден. Вы неправильно истолковали его показания.
Врач был настолько измучен, что не нашел в себе сил придерживаться этикета:
— Очень жаль, но вы ошибаетесь. Такое впечатление, будто бы этот человек убил себя усилием воли.
— Иными словами, он прошел психофизиологическую подготовку? — с ледяным спокойствием спросил Халиб.
В эту минуту даже император не мог смутить врача.
— Методы, о которых вы говорите, знакомы всем и каждому. Мне не нужны приборы, чтобы обнаружить последствия их применения. Но ни один из известных мне психических барьеров не в силах противостоять моим препаратам, а также природе человеческого организма. То, что мы видели, невозможно объяснить. Этот бедолага подвергся коренной перестройке сознания.