- Что это за мех? - спросил я.
- Хорек.
- А кто же эта красивая молодая дама с хорьком?
- Не влюбитесь в нее, - получил я странный ответ...
Лакей потом указал мне тропинку, по которой я вышел к реке, и скоро отыскал Перловую, где меня ожидал Вербицкий.
- Что с тобою? - первым делом спросил он.
- Я в эту ночь, пока ты дрых на полатях, танцевал с каким-то привидением. Ей-богу, Володя, бывают же чудеса...
Повторяю, я никак не могу объяснить этой загадочной истории. Но картина старинной усадьбы и тень женщины в старомодном костюме еще плывут передо мною, и при этом мне вспоминаются картины наших "мирискусников" с их заброшенными судьбами, с их женскими бестелесными фигурами, словно привидениями канувшей в Лету эпохи. Через день-два я пытался вновь найти эту затерянную в лесах усадьбу, но обнаружил только руины, заросшие диким шиповником. В ближней деревне расспрашивал крестьян, нет ли тут поблизости такой усадьбы, где живет одинокая женщина лет сорока. Ответа не получил. Только один дряхлый старик сказал, что в этих лесах с незапамятных времен место нечистое, проклятое:
- Мы туда и не ходим. Однась батюшка мой забрел в пущу, корову искамши, так вернулся, будто порченый. Уж на что кабысдохи наши отчаянны, да и те стороною лес обходят. А ежели какой охотник заблудится, так собаки сами от него убегают...
Эта загадочная история осталась для меня тайной. Но, очевидно, в нашем прошлом еще таится какой-то особый, зловещий яд! Историк П.И. Бартенев, ученый-архивист, без тени сомнения рассказывал, как его навещала императрица Екатерина II и даже треснула его веером по носу.
- Сукин сын! - сказала она. - Уж как я старалась укрыть многое от потомков, а ты все-таки узнал обо мне все...
Ясно, накануне Бартенев испытал страшную перенагрузку исторической информацией. Наверное, и со мною случилось нечто подобное: просто я переутомил свой мозг. Но самое странное в другом: вскоре я встретил женщину, лицо которой было словно списано с портрета той дамы, что держала хорька на плече. Мало того, эта женщина и стала моей мнимой женой...
Данила Црноевич, мой черногорский приятель, сказал, что более не в силах учиться в нашей Академии Генштаба:
- Хотя профессора и делают мне скидку, но все-таки даже в Римской военной академии не столь требовательны, как у вас. Я решил перевестись в военную академию Белграда, где теорию военного искусства читает наш общий хороший друг...
Он с улыбкой протянул сербскую газету "Пьемонт", и я увидел в ней фотографию человека мне знакомого.
-Апис! - не удержал я возгласа.
- Да, а Сербия станет славянским Пьемонтом, почему такое и название у газеты... Ты никому не говори, - намекнул мне Данила, - но Апис замышлял убить даже не Верешанина, а самого императора Франца Иосифа, который как раз собирался навестить Сербию в те дни, когда появилась комета Галлея... Думаю, до этого рамолика мы еще доберемся!
Сопротивление славянских народов режиму венских Габсбургов постоянно усиливалось, и мой дорогой Данила прав: Апис из убийства монархов делал себе вторую профессию, хотя он никогда не страдал идеями погромного анархизма. Сознание того, что этот человек-бык помнит меня, а сейчас при короле Петре Карагеоргиевиче занимает высокий пост в Белграде, - такое сознание, не скрою, даже тешило мое самолюбие.
К тому времени, о котором я пишу, в конаке Белграда произошли перемены. Королевич Георгий, ранее учившийся в нашем Пажеском корпусе, считался наследником престола. Но однажды в запальчивости он ударил своего камердинера настольным пресс-папье. Падая, камердинер повредил грыжу, которой давно страдал, отчего и умер. Сербия возмутилась:
- Не хотим, чтобы наследником был убийца!
Отец не оправдывал сына и наследником престола объявил королевича Александра (моего приятеля, который позже и пал на улицах Марселя от руки хорватских убийц). Получивший образование юриста в Петербурге, Александр уже был вовлечен Аписом в тайную общину офицеров-заговорщиков "Объединение или смерть", которая в глубоком подполье называлась еще проще - "Черная рука"!
Волнения охватили и Словению, близкую к итальянскому Пьемонту, здесь возникло подполье "Народна Одбрана", которое подчинялось руководству сербского генерального штаба, а точнее сказать - тому же Апису! От внимания австрийской разведки укрылось многое: все славянские организации юношей и девушек бойскаутов, гимнастические общества "соколов", даже антиалкогольные братства трезвенников - все эти невинные и легальные союзы на самом деле были хорошо замаскированными ответвлениями "Черной руки", раскинувшей свои невидимые сети на Словению, Македонию, Боснию и Герцеговину...
В эти дни отец заметил во мне небывалое оживление, и я не стал скрывать от него своих мыслей.
- Знаешь, папа, - сказал я, - если мама жива, я верю, что она, пылкая патриотка славянского возрождения, не осталась в стороне, и сейчас ее водит по миру "Черная рука"!
- Можно иметь черные перчатки, - ответил отец, - но нельзя же иметь черные руки... Впрочем, ты уже достаточно взрослый, а я не хочу вникать в твои бредовые фантазии о матери.
Наш разговор продолжился, когда я окончил младший и старший курсы Академии Генштаба, получив нагрудный знак из чистого серебра: на нем двуглавый орел распростер крылья в обрамлении лаврового венка. Мы распили с папой бутылку шампанского, я сказал, что отныне начинается самое интересное:
- Назрел момент боя, который нельзя проиграть. Конечно, даже с таким вот значком на мундире будущее лежит в кармане. Я могу вернуться на охрану границ, получу штабс-капитана, затем выберусь в подполковники, оставаясь на штабной работе. От таких, как я, окончивших два курса, требуется лишь выслуга двухгодичного ценза... Это, папа, не так трудно!
Отец не совсем-то понял меня и мои устремления:
- Опять ехать в это постылое Граево и рыться, как крыса, в чемоданах туристов, пересчитывая в их кошельках валюту?
- Погоди. Существует и третий курс Академии, выводящий офицеров в элиту нашей армии. Именно этого я и хочу.
- Чтобы сделать военную карьеру?
- Дипломатическую.
- Каким образом?
- Представь! Начав помощником военного атташе где-нибудь в Бразилии или Сиднее, я годам к сорока сам могу заиметь помощников, сделавшись атташе в одной из столиц Европы.
Отец перекрестился на материнскую икону.
- Благослови тебя бог, - сказал он, заплакав...
- Не плачь. Все это еще вилами по воде писано, и попасть на третий "полный" курс Академии не так-то легко. Число желающих ограничено вакансиями Генштаба, а отбирают людей титулованных, самые жирные сливки аристократии.
- Вот что! - решил отец. - Возьми с полки "Бархатную книгу", открой второй том на странице двести восемьдесят первой, и пусть убедятся, что твой предок не под печкой родился. Ты имеешь право больше других претендовать на аристократизм. Сама династия царей Романовых перед нами это выскочки!
- Но я, папа, этого делать не стану.
- Почему? - удивился отец, даже оторопев.
-Лучше быть, чем казаться ...
Мне повезло: я был принят на дополнительный курс Академии, куда принимали лишь избранных, и с этого момента понял, что выбор мой окончателен. Отныне вся моя жизнь целиком, до последней капли крови, до последнего вздоха, будет принадлежать русской армии, только ей одной единственной и неповторимой силе русского народа, которую я увидел еще младенцем с балкона нашего дома, качаясь на руках матери.
К тому времени достаточно определился мой внешний облик. Профиль лица, уже не юношеского, заметно обострился, образовались ранние залысины, которые я старался прикрывать маленькой челкой, и друзья говорили мне, что в медальном повороте я стал напоминать молодого Бонапарта.
Меня это сравнение всегда забавляло:
- Так стоит ли вам мучиться, запоминая мое имя и отчество? Зовите меня как можно проще... Наполеон!
Если на третий курс попали лишь избранные, которым помогали связи родни при дворе императора, то я попал в число счастливцев благодаря таинственному "коэффициенту", секрет которого был известен лишь комитету нашей профессуры. Мне предстояло в течение восьми месяцев сдать в Академию три научные разработки военных вопросов. А темы для них выпадали всем нам по жребию, чтобы ни у кого не возникло обид...