Обширный двор за воротами пустовал — обычную мелкую живность тоже прогнали с глаз долой — двери конюшен, амбаров и прочих хозяйственных построек стояли закрытыми, но чувствовалось, что визитеров пристально разглядывают через все имеющиеся щели, глазки и отверстия. Наведавшись к гиперборейцам в первый раз, Грайтис чрезвычайно удивился такому порядку. Потом привык, хотя по-прежнему возмущался, что приезжих (даже с поручениями от короля!) никогда не впускают в дом.
Здание посольства — одно из редких в Вольфгарде каменных строений, приземистое, темно-красного цвета — слепо взирало на пришлецов наглухо закрытыми ставнями. Над высоким крыльцом поблескивал облупившейся эмалью пятиугольный герб-джунарг с известным всей Полуночи символом: белая ладонь на черном поле. Открылась дверь, по ступенькам с достоинством спустился некий долговязый субъект в сером плаще, обильно расшитом по краям непонятными знаками — не то оберегающими рунами, не то обычным, принятым на его родине узором.
Завидев блеклую физиономию встречающего, похожую на уныло-торжественную морду вяленой рыбины, Грайтис и Рэф с одинаково страдальческим выражением лиц закатили глаза. В глубине души оба надеялись, что им придется иметь дело с кем-нибудь другим, но через двор шествовал именно он — старший письмоводитель гиперборейского посольства, месьор Эгарнейд, славный пристрастием к крючкотворству и тем, что доселе никому не удавалось хоть на миг лишить его холодной невозмутимости.
— Чем обязаны, ширриф? — сухо осведомился гипербореец. — Неужто таможенная управа опомнилась и решила вернуть нам задержанные еще два года назад вещи, по недоразумению сочтенные обрядовыми предметами запрещенных к отправлению культов? Или Его величество заради достойного приема гостей из Аквилонии соизволили обложить нас новым налогом?
Грайтис поймал себя на обдумывании весьма соблазнительного замысла: треснуть бы посланника по лысоватой макушке, а потом заявить — мол, выслушав скорбную новость о кончине соотечественника, Эгарнейд лишился чувств и хлопнулся затылком о крыльцо. Рэф подтвердит, стражники засвидетельствуют, все останутся довольны.
— Ваш магик, досточтимый месьор Унтамо, сегодня утром приказал долго жить, — попытка подражать высокомерному тону письмоводителя оказалась не слишком успешной. Исключительно из стремления досадить Грайтис уточнил: — Его сгубила невместная для господина столь преклонных лет тяга к острым ощущениям и молоденьким девицам. Примите мои соболезнования и извольте получить бренное тело.
Чудо произошло: Эгарнейд выказал признаки заинтересованности и приблизился к телеге. Короткий взмах рукой — и полотнище грязной холстины само собой откинулось в сторону, открыв прятавшиеся под ним длинные свертки. Еще один взмах выставил тщательно укутанные трупы напоказ, неведомой силой развернув ткань и аккуратно откинув складки в стороны.
Гипербореец долго и пристально изучал мертвецов, уделив основное внимание изуродованным останкам Унтамо и бросив на покойного телохранителя единственный полупрезрительный взгляд. Затем проскрипел:
— Все ли имущество покойного находится при нем? В первую очередь это касается утерянных телесных сочленений.
От подобного вопроса Грайтис потерял дар речи. Стоявший позади Рэф чуть слышно пробормотал фразу, возводившую родословную гиперборейца прямиком к противоестественному союзу между ледяным истуканом и дохлой жабой.
— Вот, еще это… имущество, — ширриф, решив ничему более не удивляться, протянул Эгарнейду холщовый мешок. — Тут кисть правой руки с перстнем. Левое ухо, нос, несколько пальцев и… э-э… внутренних частей, к сожалению, пока не найдены.
— Доставьте, если отыщете, — с поразительной серьезностью кивнул гипербореец. — Без них невозможно достойное отправление Последнего Прощания. Я также хотел бы получить как можно более подробное описание обстоятельств сей ужасной кончины, дабы представить его послу Халоги. Виновник, как я полагаю, будет обнаружен и подвергнут наказанию вашими силами? Или мы должны рассчитывать только на собственные возможности?