– Их жены, – тихо отозвался Курвуазье.
– Именно, – вздохнул Янаков. – Поймите меня правильно, адмирал. Отцы-основатели не были чудовищами, а я не пытаюсь найти оправдание для моего народа. Мы не меньше, чем вы, продукт своего прошлого. Это единственная культура, единственное общество, которое мы знаем, и мы редко задаемся вопросами по поводу его устройства. Я горжусь своим знанием истории, но должен признаться, что, пока не возникли проблемы, никогда глубоко не задумывался о различиях между нами и вами. Подозреваю, мало кто из грейсонцев по-настоящему изучает наше прошлое достаточно глубоко, чтобы понять, как и почему мы стали тем, что мы есть. Может, у мантикорцев дело обстоит по-другому?
– Нет.
– Я так и думал. Но эти первые дни были для нас очень тяжелы. Еще до смерти преподобного Грейсона женщины начали превращаться из жен в движимое имущество. Среди мужчин смертность тоже была высока, да их и с самого начала было меньше, а потом биология сыграла с нами еще одну шутку. Девочек рождалось втрое больше, чем мальчиков. Чтобы сохранять численность населения, каждый потенциальный отец должен был заводить детей как можно раньше и рассеивать свои гены как можно шире, пока Грейсон его не убьет. Поэтому семьи начали расти. Постепенно семья становилась всем, а власть главы семьи – абсолютной. Это было необходимое для выживания условие, которое слишком хорошо вписалось в наши религиозные верования. Через столетие женщины уже даже не вполне считались людьми. Они стали собственностью. Носителями детей. Надежда продолжить свой род в мире, где мужчину ждало не больше сорока лет жизни, наполненной тяжким трудом, и наши усилия создать богоугодное общество закрепили сложившуюся ситуацию.
Янаков снова замолчал; Курвуазье был виден его профиль на фоне угасающего кровавого заката. Над этой стороной жизни Грейсона он даже не задумывался, и ему стало стыдно. Он осудил их провинциализм и похвалил себя за свою терпимость, но его взгляд на Грейсон был столь же плоским, как их взгляд на Мантикору. Ему не надо было объяснять, что Бернард Янаков – далеко не рядовой представитель своего общества и что большая часть мужчин на Грейсоне никогда не станет раздумывать об их Богом данном превосходстве над женщинами. Но Курвуазье казалось, что именно Янаков выражал душу Грейсона.
Видит бог, хватало мантикорцев, которые не стоили даже пинка, чтобы выкинуть их из люка, но не они представляли собой настоящую Мантикору. Настоящая Мантикора состояла из людей, похожих на Хонор Харрингтон. Из людей, которые делали королевство лучше, чем оно само о себе думало, заставляли его соответствовать идеалам – не важно, хотело оно того или нет, – потому что они верили в эти идеалы и заставляли других тоже в них верить. И возможно, подумал он, что люди вроде Янакова олицетворяют собой настоящий Грейсон.
Наконец Янаков выпрямился, потом провел рукой над реостатом. Загорелся свет, разогнав темноту, и грейсонец повернулся лицом к своему гостю.
– После первых трехсот лет ситуация изменилась. Мы, конечно, растеряли огромное количество технологий. Преподобный Грейсон и первые Старейшие так и планировали – для того и предпринято было все путешествие, – и они преднамеренно не взяли с собой учителей, учебники, основную технику, которая поддерживала бы физические науки. Нам повезло, что к биологическим наукам церковь относилась с меньшим недоверием, но даже тогда нам отчаянно не хватало специалистов. В отличие от колонии на Мантикоре, никто даже не знал, где мы находились, да и не интересовался этим, и поэтому первый корабль с парусом Варшавской зашел сюда всего две сотни лет назад. Наш корабль стартовал со Старой Земли за пятьсот лет до отлета основателей Мантикоры, так что наша исходная техника была на пять столетий грубее – и никто не явился, чтобы научить нас новым технологиям, которые могли бы нас спасти. То, что мы вообще выжили, адмирал, наилучшим образом доказывает существование Бога, но нас ободрало до костей. У нас остались только куски и обломки, а когда мы стали отстраиваться, то столкнулись с самой большой опасностью – расколом.
– Истинные и Умеренные, – тихо вставил Курвуазье.
– Правильно. Истинные цеплялись за первоначальные доктрины церкви, и технология для них была навеки предана анафеме. – Янаков невесело рассмеялся. – Даже мне трудно представить, как можно придерживаться таких взглядов, а посторонний вообще вряд ли на это способен. Я вырос в обществе, которое все-таки хотело выжить, а потому опиралось на технологию, пусть и грубую в сравнении с вашей. Как могли наши предки, стоявшие на самом краю гибели, верить, что Бог велел им справляться без всякой помощи? Но они в это верили, по крайней мере поначалу. Умеренные, со своей стороны, верили, что наше положение равнозначно библейскому Потопу и наконец ясно показало нам путь истинной веры: Бог хочет, чтобы мы жили согласно Его плану, и технология есть служанка, а не хозяйка человека. В конце концов с очевидностью смирились даже Истинные, но враждебность уже возникла, и фракции расходились все дальше. Уже не по поводу технологии, а по поводу того, в чем состоит следование Божьей воле. Истинные перешли за рамки консерватизма. Они стали радикальными реакционерами, обстригли и перекроили доктрину церкви, чтобы она соответствовала их собственным предрассудкам. Вот вы думаете, что мы варварски обращаемся с женщинами, а вы когда-нибудь слышали о доктрине Второго Падения?
Курвуазье покачал головой, и Янаков вздохнул.
– Она выросла из поисков Истинными Божьей воли, адмирал. Вы знаете, что они считают весь Новый Завет ересью, потому что рост технологии на Старой Земле доказывает, что Иисус не мог быть мессией?
На этот раз Курвуазье кивнул, и лицо Янакова помрачнело.
– Ну так вот, они пошли еще дальше. Согласно их теологии, первое Падение, из Эдема на Старую Землю, произошло из-за греха Евы, и мы создали общество, где женщины стали собственностью. Умеренные верят, что мы переживаем наш Потоп, что это, как мы сейчас считаем, часть Божьего плана. Истинные же говорят, что Бог вовсе не собирался сталкивать нас с враждебной природой Грейсона. Он превратил бы Грейсон в новый Эдем, если бы мы не согрешили после прибытия. И если первый грех совершила Ева, то второй, ставший причиной нашего Второго Падения, совершили дочери Евы. Это оправдывало их скотское обращение со своими женами и дочерьми, и они требовали, чтобы все мы приняли их веру, приняли их посты и побивание неугодных камнями. Умеренные, конечно, отказались, и ненависть между фракциями возрастала безостановочно, пока, как вы знаете, не закончилась Гражданской войной. Война была ужасная, адмирал. Истинные были в меньшинстве, и среди них закоренелые фанатики составляли лишь малую долю, но эти фанатики были абсолютно безжалостны. Они твердо знали, что Бог на их стороне. Все, что они делали, делалось от имени Бога, и все, кто им возражал, становились подлыми злодеями, не имевшими права на жизнь. Мы были далеки от возрождения продвинутых технологий, но все еще могли производить оружие, танки и напалм – а Истинные в качестве последнего средства построили свою «бомбу Судного Дня». Мы даже не знали о ее существовании – пока Барбара Бэнкрофт, жена самого фанатичного их вождя, не решила, что Умеренные обязательно должны узнать, что их ждет. Она сбежала, обличив все, во что верили Истинные, предупредила нас об опасности, но ее мужество привело к новой трагедии…
Янаков мрачно уставился в рюмку с бренди.
– Барбара Бэнкрофт – наша единственная героиня. Наша планета обязана ей своим существованием. Она наша Жанна д'Арк, носительница всех добродетелей, которые мы ценим в женщинах, – любви, заботы, готовности рискнуть своей жизнью ради детей. Но она также и идеал, мифическая фигура, и от обычных женщин мы не ждем ее мужества и упорства. Мы вписали ее в рамки наших собственных предрассудков; а для Истинных женщина, которую мы зовем Матерью Грейсона, символизирует Второе Падение, доказывает врожденную порочность всех женщин. Хотя они и отвергли Новый Завет, но сохранили свою версию Антихриста. Они называют его Сатанинской Блудницей… Однако благодаря Барбаре Бэнкрофт мы были готовы, когда Истинные пригрозили всех нас уничтожить. Мы знали, что единственно возможным решением было изгнание безумцев. И тогда, адмирал, Вселенная сыграла с Грейсоном свою самую жестокую шутку, потому что мы нашли способ.