Провинившиеся поволоклись из подвала, опустив головы. Жилистый паренек лет семнадцати побежал за ними, надевая на бегу куртку. Зашевелились остальные. Уйгур украдкой подмигнул, возобновил прерванное упражнение.
– Ну что? – резко спросил Мамай, впиваясь в меня глазами. – Проехали, говорю, что не так? Или казнить их публично? Уж извиняй, что есть, с тем и работаем. Ты же не хочешь к нам? Все, отвали, Шериф, не до тебя. Подумал, кстати, насчет ринга? – Он кивнул на своих «конторских» в боксерских перчатках.
– Приду, Мамай, обещал же, – проворчал я. – Но не сегодня, у меня там Светка уже повесилась…
Сестру я успокоил. Пришлось постараться, но справился. Убедил, что все в порядке, теперь будут кланяться, величать по имени-отчеству, расстилать ковровую дорожку при выходе из подъезда. Самым бестолковым – разъяснять, чья она сестра. Если и это не поможет – то бегом к брату-заступнику. Светка улыбнулась сквозь слезы, прошептала: «Да иди ты», – и пошла спать.
Мама приходила с работы уставшая, сидела, вытянув ноги, потом вскакивала и начинала метаться по хозяйству. Устраиваться на работу я пока не спешил. Остались деньги от бешеных премий в НИИ – тратил я их разумно, часть отдавал маме.
«Съезди в технический институт на Маркса, – уговаривала меня родительница. – Там есть факультет с твоей специальностью. Поговори с деканом – может быть, оформят переводом? Ну и что, что тебя отчислили? К бывшим студентам, отслужившим в армии, относятся благосклонно, возможно, пойдут навстречу. Подключим папу, у него наверняка остались связи. А если нет, ничего страшного, поступишь заново, ты же не глупый мальчик?..»
Я оттягивал, как мог, этот сладостный миг, оправдывался тем, что в апреле еще рано об этом думать, обязательно съезжу, но потом. Свою дальнейшую жизнь без высшего образования я не представлял, но как, черт возьми, не хотелось учиться! Неужели обленился?
Я вновь посетил гараж, все-таки выгнал папину «шестерку», доехал до мастерской, где трудился Уйгур. Ренат рассмеялся: пересилил все-таки себя. Ничего «неоперабельного» в двигателе не нашли, узлы работали, кое-что подтянули, заменили сайлент-блоки, чтобы корма не виляла. Ренат отказывался брать деньги, но я настоял. Сел за руль, дважды объехал вокруг района. Не сказать что все работало безупречно, но машина шла. Следующим этапом Уйгур обещал поставить магнитолу с кассетоприемником – как можно ездить без любимой музыки? Выезжать в город я побаивался. Остановился на краю футбольного поля, вышел покурить. Кусок был лакомый, любая группировка отхватила бы с руками. Раньше тут был стадион, теперь от него остались лишь несколько рядов скамеек. В центре – игровое поле в жухлой траве, вскрывшейся после таяния снега, по периметру – беговая дорожка. Посреди футбольного поля пацаны Мамая проводили тренировку по рукопашному бою. Их было человек двадцать: и «шелуха», которую еще учить да учить, и пацаны постарше – «супера», основная ударная сила в махачах и набегах. Покрикивали старшие, показывали, как защищаться от ножа, наносить удары – монтажкой, арматурой. Показывали, как метать железные шары, а когда они кончатся – все, что есть под рукой. Рычал Олежка Холодов, другие «воспитатели», которых пока не представили.
«Марш, марш левой! – хрипло надрывался Вячеслав Бутусов. – Марш, марш правой!» Под музыку это смотрелось зрелищно, хотя не все у пацанов получалось.
В жилой двухэтажке на другом конце стадиона были распахнуты два окна, в них стояли мощные колонки. Дом буквально содрогался. Жильцам оставалось только посочувствовать. Но, видимо, привыкли. Незримый диск-жокей поменял бобину, заиграл простоватый, но ритмичный «Мираж»: «Завтра улечу в солнечное лето, буду делать все, что захочу!»
Тренировка закончилась, пацаны под злобные крики «сержантов» побежали по беговой дорожке. Кто-то раскраснелся, другие, наоборот, покрывались бледностью. Музыка явно стимулировала: скоро лето, можно делать все, что захочешь!
Не было у меня желания участвовать в этих игрищах. Я сел в машину, поехал домой. Неохота было тащиться в гараж, поставил «жигули» у подъезда. Кто покусится? Руки оторву. Я поднялся на лифте – весь какой-то уставший, не было привычки сидеть за рулем. Домой идти расхотелось. Я спустился на площадку, открыл окно, закурил. Начинало смеркаться, люди, отработавшие день, тянулись с остановки. Я смотрел во двор, проваливаясь в какое-то оцепенение. На нашей площадке открылась дверь, спустилась Алиса Тихомирова в домашних тапках, встала рядом, кутаясь в платок. Мы молча стояли и смотрели в одну точку.