– Мне попрыгать? – спросил я.
Заржал второй «славянин» – с личиком, как ни странно, симпатичным, кукольным. Но кулаки у него были явно битые – на костяшках чернели незаживающие кровоточины.
– Слушайте, пацаны, давайте миром разойдемся? – миролюбиво предложил я. – Я вас не видел, вы меня не видели. Топайте в свою обитель, и сделаем вид, что ничего не было. Вы, вообще, уверены, что это ваша земля?
– Скоро будет, – деловито сказал кривой.
– Вот и приходите, когда будет.
Им не нравилось мое поведение. Шакалята были уверены в своих силах. А как иначе, если трое на одного?
– Так что, баклан, деньги будем отдавать? – спросил симпатяга. – Или с кишками вытащим?
– Недоедаем, пацаны? – Видимо, зря я это сказал. Стоящий справа татарчонок вроде и не шевелился, но щелчок прозвучал. Выкинулось лезвие. Оно матово сверкнуло – я заметил его краем глаза, тонкое и довольно длинное, такое не только кишечник пропорет, но и наружу выйдет. Я сделал испуганное лицо, машинально отшатнулся. Детдомовские засмеялись.
– У него и куртофанчик ничего такой, – сделал наблюдение кривой. – Клевый прикид, говорю, фраер, где взял? Фарцу разул? Давай, разоблачайся, куртку снимай, штаны, шузы, а там посмотрим, стоит ли тебя на ленты резать.
Я медленно расстегивал куртку, стал ее стаскивать. Пацаны посмеивались. Стащил – и вдруг резко ее набросил на татарчонка с ножом! Тот точно представлял опасность. И врезал кулаком по тому месту, где предположительно была голова. Татарчонка отнесло, он упал и, рыча, стал выпутываться. Ножик упал, звякнул о камень. Не теряя времени, я принялся обрабатывать других. Симпатяга получил по глазу и временно убрался. Кривой зашипел, отпрыгнул – подобного «коварства» он не ожидал. Я метнулся за ним, провел серию мощных ударов в челюсть, а когда глаза его стали откровенно пустыми, подушечкой ладони пихнул в лоб – и оппонент послушно завалился. Снова возник его приятель – тот, что с кукольной мордашкой, – завизжал, бросился под руку. Но я разгадал маневр, отстранился, ударил по второму глазу – отзеркалил, так сказать. Отрок покатился по гальке, ударился плечом об острый выступ вросшего в берег булыжника, заорал так, что даже мне не по себе стало. А я тут при чем? Подался вбок, где как раз дозревал татарчонок. Он отбросил мою куртку, глаза его сверкали, физиономия исказилась. Вылитый дьяволенок! Надо же, какие мы сердитые… Я подбежал к нему, он извернулся, лежа на камнях, махнул ногами, будто ножницами. Боль пронзила лодыжку. Но вроде не сломал. Впрочем, я упал, но по-умному – отбился ладонью от каменистой почвы. Противник вскочил с торжествующим воплем, кинулся за отлетевшим ножиком. Но я схватил его за штанину – и этот бедолага, падая, треснулся лбом о камень. Видит бог, я этого не хотел! Но выжил, курилка, стал кататься по земле, визжа и брызгаясь кровью. Я поднял его за шиворот, он был не таким уж тяжелым – примерился и отправил пинком под зад к бетонным плитам. Он уходил, сгибаясь в три погибели, зажимая ладонью раскроенный лоб. Симпатичный паренек, похоже, сломал себе плечо, он орал, как подорванный. Я подошел к нему – он завизжал от страха, стал отползать. Помимо плеча, два фонаря пылали под глазами. Я не стал трогать калеку, он поднялся на карачки, потом на ноги, потащился прочь – униженный и оскорбленный. Оставался кривой, но он тоже был не воин, челюсть я ему все-таки сломал. Он стоял передо мной, шатаясь, держась за подбородок, выплевывая уже ненужные зубы. Я медленно подошел. Он размахнулся, ударил кулаком – как в замедленной съемке. В принципе молодец, но попытка не засчиталась. Он насилу выдерживал боль, в глазах метался страх. Я похлопал его по плечу, развернул за плечи и толкнул в спину. Он пошел куда глаза глядят.
Без сил я опустился на ближайший камень. Дышать было трудно, в глазах темнело. Ныли костяшки отбитого кулака.
– Шалтай, завали его на хрен… – простонали справа.
Пришлось насторожиться. Боковым зрением отметил движение. Ну что еще? Возникла одинокая фигура. Я раздраженно сплюнул. Так и будут тянуться по одному? Грузно поднялся, двинулся навстречу очередному претенденту. Шалтай, Шалтай… где-то я уже слышал это погоняло… В глазах слегка померкло, но не так, чтобы не видеть совсем. Ко мне подходил еще один детдомовец – переросток какой-то. Личность, впрочем, примечательная. Парню было лет семнадцать-восемнадцать. В самостоятельную жизнь он явно не спешил. Крепкий, рослый, с квадратной челюстью и колючими злыми глазками – он отличался от остальных. Пацан остановился, бычась, уставился на меня, и на какой-то миг я даже почувствовал себя не в своей тарелке. В каждой руке у детдомовца было по ножу. Не какие-нибудь перочинные ножики, а настоящие «уголовные» финки – до синевы отточенные, с перламутровыми рукоятками. Вряд ли это благолепие он всегда носил с собой – держал в тайнике вне стен детдома, а во время прогулок вооружался. Сказать по правде, я смутился, хотя и старался не подать вида. Калач тертый – видно вооруженным глазом. Его пехоту расхреначили, неужели не ввяжется в потасовку? Да за такое свои же пацаны разжалуют и зачморят…