– Ага, – повторил декан. – Ну что ж, похвальное стремление. Знаете, молодой человек, рад бы вам сообщить что-то утешительное, но… Подождите, – Он вдруг задумался. – Ваша фамилия Шефер? Вы не сын, случайно, Андрея Васильевича?
– Сын, – подтвердил я, – К сожалению, по состоянию здоровья мой отец уже не может продолжать работу…
– Что же вы сразу не сказали? – Декан покачал головой. – Морочите мне тут голову… Подождите несколько минут, я скоро вернусь.
Он встал и покинул кабинет. «Суд удаляется на совещание», – подумал я. Нервный зуд одолел – что же он так долго? Я нервничал, посматривал на часы. А вдруг Гульнур надоест ждать и она уйдет? Декан вернулся через несколько минут, прошел на свое место. Он снисходительно улыбался.
– Ну что ж, молодой человек, рад сообщить приятное известие. Обычно мы так не делаем – не принимаем без вступительных экзаменов людей, отчисленных из других вузов. И служба в армии здесь, увы, не помогает. Но касательно вас, в порядке исключения… Мы восстановим вас на втором курсе факультета автоматизированного машиностроения, вам придется досдать три предмета: сопромат, теорию машин и механизмов, а также первое начало термодинамики. Думаю, это можно сделать в сентябре, когда выйдут из отпуска все преподаватели. А в августе обязательно известите, какую форму обучения предпочитаете: вечернюю, заочную, или все же рискнете обучаться на дневном. Оставьте свои данные у секретаря и проследите, чтобы она все записала верно. Удачи вам, молодой человек.
– Огромное спасибо, Фархад Ильясович! – проорал я, выскакивая из кабинета.
Целая вечность прошла, прежде чем я вышел в коридор… и встал, как вкопанный, испытывая огромное разочарование. Гульнур в коридоре не было! Там вообще никого не было! А собиралась ли она меня ждать? Дико расстроенный, я прошел взад-вперед по коридору, заглядывал в какие-то двери. Потом спустился на первый этаж, походил по фойе. Старушка-вахтерша не понимала, чего я от нее хочу. Здесь тысяча девушек, и все красивые, выбирай любую. А Гульнур… Откуда ей знать, кто такая Гульнур. Ну да, имя красивое. А главное, редкое…
В расстроенных чувствах я шатался по институтскому двору. Даже фамилию не спросил! Хихикали девушки на лавочках – мол, мы за нее. Никто не понимал, о ком я. Здесь такое количество факультетов. Возвращаться в деканат и спрашивать фамилию было как-то стремно. «Все равно ее найду, – по трезвому размышлению заключил я. – Имя знаю, курс знаю. Приеду и все выясню. Например, завтра…»
Но завтра было Первое мая, день международной солидарности трудящихся, и, к сожалению, дела сердечные пришлось передвинуть. Институт все равно не работал. Люди праздновали, и погода была как по заказу – солнышко, тепло, безветренно. На демонстрацию уже можно было не ходить (ходили самые стойкие и убежденные). Мама с утра пораньше порхала по кухне, довольная тем, что меня восстановят в вузе. Ее немного настораживало, что я такой расстроенный, но тут я молчал как рыба. К полудню жители района устремились в сквер Героев Революции, там играла бравурная музыка, по аллеям гуляли люди, многие были с детьми. «Мир! Труд! Май!» – гласили растяжки. Работали ларьки и палатки – кооператоры подвезли выпечку, пепси-колу, еще что-то. Алкоголь не продавали, и большинство населения это устраивало. У мрачной стелы, символизирующей героев революции, работали массовики-затейники, возились с детьми. Умилялись мамаши и папаши. Желающие спускались к водохранилищу, которое сегодня было спокойно и прозрачно. На центральной аллее стоял милицейский «УАЗ», в нем дремали стражи порядка. Члены группировки тоже отдыхали, никого не трогали. Делать было нечего, я отправился в сквер. Сидел на лавочке, курил, думал, что уже послезавтра поеду в институт и найду Гульнур. Образ стоял перед глазами, я никак не мог от него избавиться. Рядом со мной на лавочку опустился Уйгур, посидели несколько минут, я покурил, а он подышал свежим дымом.
– Мрачный ты сегодня, непраздничный, – заключил Ренат и побежал за своей Василисой.
Сестра дефилировала под ручку с Ингой Мориц, они о чем-то задорно препирались. Настроение у всех, кроме меня, было праздничное – даже у тех, кто не имел отношения к труду. Мелькали пацаны Мамая – сегодня шелковые и безвредные. В кустах возилась мелкая шелупонь – Штирлиц, Чича с Козюлей, играли в ножички. Дадай на поляне рисовал Василису с Ингой и примкнувшего к ним Холода, которого Бамалама крепко держала под руку. Рыжий Гарик Дадаев был художником от бога, имел прекрасную зрительную память, мог в подробностях нарисовать человека, с которым случайно столкнулся пять минут назад. Народ изумлялся – как это? А он лишь усмехался и пожимал плечами, мол, не знаю. Бог дал, и ладно. Развивать свой дар Гарик явно не намеревался, помогал в мастерской Уйгуру, неплохо боксировал.