– «Скорую» вызвали? – резко спросил я.
Холодов как-то стушевался.
– Андрюха, тут такое дело… – Он не смог продолжать, закашлялся.
– Какое дело?! – взревел я. – Пожалуйста, вызовите медиков, она живая, она должна жить…
– Вызвали, – бросил кто-то. – Уже едут. Все равно бы вызывать пришлось, там столько переломов…
Что они хотели сказать? Меня не волновали переломы других! Подбежала Инга Мориц, рухнула на колени перед Гульнур, склонилась. И вдруг завыла – тоскливо, на какой-то протяжной погребальной ноте. В эту минуту до меня и стало потихоньку доходить. Я приподнял Гульнур за плечи, прижал к себе ее голову, стал проваливаться в какое-то гнусное оцепенение…
Все это было нереально. Непроходимо глупый сон. Временами я возвращался в мир, потом опять погружался в какие-то несбыточные надежды. Временами посещали галлюцинации. Я не буянил, не бился в истерике, не грозился всех поубивать. Просто сидел, погрузившись в транс, гладил по голове свою девушку. В клубе за спиной проходили какие-то разборки, кричали люди, но это меня интересовало в последнюю очередь. Приехали медики, вместе с ними криминалисты – с ними шептались менты. Я не хотел отдавать им свою Гульнур, мычал, тряс головой. Меня держали за локти наши пацаны, чтобы я чего-нибудь не натворил. Но вся агрессия сошла, я превращался в растение. Меня отвели в сторону, а криминалисты возились с телом. Потом ее погрузили на носилках в машину и увезли. Возможно, меня допрашивали, но я совершенно не помню. Тоскливый колокольный звон звучал в голове. Я был настолько слаб, словно это меня подстрелили. Уйгур, еще кто-то проводили меня до дому, усадили на скамью у подъезда, сунули в рот сигарету. Частично я пришел в себя, понимал, что произошло. Жадно втягивая дым, выкурил одну сигарету, попросил вторую.
– Прими соболезнования, Андрюха, – мрачно сказал Уйгур. – Это так… не знаю, в общем, что сказать… Мамаю перебили позвоночник. Живой был, когда увозили, но пошевелиться не мог, только пальцы на одной руке дергались…
– Из турок кого-то задержали? – прошептал я.
– Нет, – мрачно отозвался Уйгур. – То ли не хотели, то ли уже сбежали. Наших несколько человек прибрали, но вроде должны отпустить… Андрюха, ты иди домой, тебе досталось. Мы с ментами сами разберемся…
Дома о происшествии уже знали – видно, сообщили сердобольные люди. Мама плакала. А когда я вошел, тоскливо завыла, обняла меня. Светка стояла с каменным лицом, ни слова не могла из себя выдавить. Отец вышел из комнаты, сгорбленный, потускневший, грузно добрался до стула, сел, закрыл глаза. Ощущение, что я сплю и вижу сон, пока не прошло окончательно. Иной раз я словно приходил в себя в другом мире, пытался вспомнить, что же произошло на самом деле, бросался к телефону, один раз даже схватил трубку, чтобы позвонить Гульнур… Это было форменное сумасшествие. Иногда казалось, что я действительно схожу с ума. Я шатался, как лунатик, по квартире, выходил на площадку покурить. Ночью почти не спал. А утром погрузился в какое-то липкое аморфное состояние, из которого выходил с пронзительной душевной болью. Я поседел за одну ночь. Стоял перед зеркалом, угрюмо созерцал ссутулившегося мужика с серым лицом и ввалившимися глазами. На висках блестела седина. Серебрились крапинки по всему волосяному покрову, белела целая прядь. Телефон зазвонил, когда я брел на кухню попить воды. Машинально снял трубку, прижал к уху.
– Андрей Андреевич? – осторожно спросил голос в трубке.
– Да, – отозвался я безжизненным голосом.
– Капитан Меликов беспокоит… Прошу прощения за звонок, не мог не прояснить ситуацию… Я вам сочувствую, Андрей Андреевич, мне очень жаль. Информации о готовящемся нападении я не имел. С моим человеком в группировке Туркаева произошла неприятность. В безлюдном месте в районе Завьяловских дач его сбила машина. Человек в коме, весь переломан, неизвестно, придет ли в себя. Есть подозрение, что это не случайный наезд. Люди Турка узнали, что он сливал информацию, выдали дело за несчастный случай. На теле, помимо травм, полученных при аварии, следы пыток. Других информаторов у меня в этой группировке нет…
– Тогда зачем вы нам нужны? – сухо спросил я.
– Давайте не делать поспешных заявлений, Андрей Андреевич. Предлагаю поговорить позднее, скажем, через несколько дней. Надеюсь, мы сможем восстановить информационный контроль. Еще раз примите соболезнования.