Снова потянулись траурные дни. Кладбище, поминки. Какие-то люди, видимо старые сослуживцы, – им наливали, ставили тарелки с едой. Бессонные тягучие ночи, плакала Светка. На улице меня однажды подловил участковый Карамышев, выразил соболезнование по поводу еще одной утраты: «Ты не думай, Шефер, мы не звери, мы тоже люди, нам очень жаль».
Мама понемногу приходила в себя, уже не сновала мертвой зыбью по квартире. Мы понемногу оживали, начинали что-то есть, заниматься делами. Мама засобиралась на работу. Светка смутно вспоминала, что оканчивает восьмой класс и пока не сдаст экзамены, в девятый не переведут. «Может, в техникум податься?» – грустно размышляла она и делалась еще грустнее, когда под носом возникал мой выразительный кулак.
В спортзале меня встретили чуть ли не овациями. Пацаны стучали по грушам, присутствовала и «шелуха» зеленая, и те, которых называют «суперами» – то есть драться уже научили, а работать мозгами еще нет. Под выкрики болельщиков на татами боролись двое – и даже не столько боролись, сколько дрались.
– Досталось же тебе, Шериф, – посочувствовал Уйгур. – Врагу не пожелаешь. Ну, ты как – уже нормалек? Проходи, гостем будешь.
– Все ровно? – спросил я.
– Не совсем. – Уйгур помрачнел. – На нашу автомастерскую вчера турки набежали. Обыкновение взяли, твари, – атаковать там, где не ждут. Приехали на старом «РАФе» – словно починиться. А в салоне ни хрена не видно, шторки висят. Ну, въехали в гараж, там как раз одно место пустовало, – толпа и поперла. Человек восемь. Погромчик устроить собирались, машины клиентов побить – чтобы у нас потом с ними терки начались. Внезапно напали, суки, сломали кое-чего, да не знали, что к нам «танкисты» свою рухлядь привезли. А уйти еще не успели, с Санычем в кладовке трепались. Наших там было трое, да их четверо. Отбились в общем, из наших никто не пострадал. Разводными ключами туркам надавали – удобная штука, кстати. Одному, похоже, косточку на черепе проломили. Ну, турки сообразили, что не выгорело, стали запрыгивать в свой «РАФ» – и на выезд задним ходом. Мы жалюзи давай опускать, да не сумели, они успели выскочить. Но крышу им хорошо поцарапали.
– И не боятся ведь ничего. – Я покачал головой. – После того случая в клубе – и опять на дело… Заканчивать с ними надо, – резюмировал я.
– Да ты только скажи, как, – хмыкнул Холодов. – А уж мы закончим.
…В каморке у Мамая было не прибрано, старая краска на стенах шла волдырями. Дырку в стене закрывал плакат со Шварценеггером. В каждой руке по пулемету, а в глазах – «всех покрошу». Побитый временем стол с выдвижными ящиками, продавленная тахта с парой покрывал. Мамай нередко оставался здесь на ночь – детьми и женой не разжился, из всей родни – дядька, живущий в другом городе. На вешалке висели какие-то фуфайки, одна из них прикрывала вмурованный в стену примитивный сейф.
Вошел Уйгур, напевая под нос «В каморке папы Карло у камина валялся в стельку пьяный Буратино».
– Держи, – кинул он ключ. – Такой же у меня, больше ключей нет. В сейфе общак. То бишь дань, собранная с подданных, да то, что пацаны наворовали. Мамай вел бухгалтерию, гроссбух – у него в столе. Сейф не смотри, что прост как репа, его без ключа не вскроешь.
– Разберемся, – буркнул я.
– С Мамаем что-то надо делать, – сказал Уйгур. – Он теперь беспомощный, как растение. Кроме пацанов, у него никого. Дома – шаром покати, плюс старенький телевизор. Лекарства Мамаю нужны, навещать его нужно.
– Понимаю, – кивнул я. – Мамай теперь пожизненно на полном пансионе. Из больницы вытурят – надо сиделку ему нанять. Грудастую и длинноногую.
– Вот это дело, – оживился Уйгур. – А я и не подумал. Ты бы навел порядок в бухгалтерии, что ли? А то мы с такими навыками вроде никого не пришивали.
– Значит, надо пришить, Уйгур. Мне эта математика тоже как корове седло.
Пацаны, когда я вернулся в спортзал, уже закончили разминку, поглядывали на меня с интересом, нерешительно топтались. Многим новое назначение было не по вкусу – что за хрен с горы? Фактически и не местный, ничего про меня неизвестно да еще и к конторе не пришит. Как я себя поведу? Я прекрасно понимал беспокойство пацанов. Критически их разглядывал. Обычные дети. Ушастые, конопатые, моргающие. Уличная аристократия, блин. Боевая пролетарская молодежь, чтоб ее…
– Строиться, что ли? – пошутил какой-то юморист.
– Слушай сюда, пацаны, – сказал я. – Теперь все будет по-взрослому. Не нравится – отшивайтесь. В конторе – строгая дисциплина. Дважды не повторяю. Приказы выполняются на счет раз. Общий сбор – без задержек. Назначается старший по подъезду, у кого в доме телефон. По сигналу оповещаются живущие в подъезде. Есть телефон – хорошо, нет – бегать ножками. Завтра проведем учения. Спортивные занятия – обязательны. Курение – ограничено. Алкоголь тем более, наркотики – под полным запретом. Вводится коллективная ответственность. Все знают, что это такое? Провинился один – отвечают все. Строгая иерархия… в общем, слушаться старших. Сбежал с махача – наказание. Откосил от обязательного сбора – наказание. Не выполнил приказ, не то выпил, не с тем общался… ну, вы поняли. Ментам на профилактических беседах информацию о конторе не выдавать. Вообще с ними не беседовать… если такое возможно. С представителями недружественных контор – никаких контактов. По крайней мере, без моего ведома. О любых попытках посягательств извне – немедленный доклад. Своих в беде не бросаем. Дружба, взаимовыручка – знакомые понятия? Солнце, воздух и вода… Один за всех и все за одного – ну и так далее. Девчонок на районе не трогать… джентльмены хреновы. Взрослых – тоже. Сливаете бензин, трясете марёх[3], щиплете пассажиров в автобусе – будьте готовы отвечать, если попадетесь…