– Че, и чушпанов не трогать? – надулся Штирлиц.
– Трогай, Штирлиц, трогай, кто же тебе запретит? – Я поморщился под дружный гогот. – Но поменьше насилия. Не забываем, что каждый чушпан – потенциальный член конторы. Ну хорошо, не каждый… Называйте меня просто – Шериф. Вопросы?
– Ага, назрел один, – подал голос Фитиль. – Не, насчет сказанного – без вопросов, поддерживаю. Ты вроде на ментов бочку катишь, Шериф, а погоняло твое… Шериф – он кто? Тот же мент. Ну, не наш, не совсем мент, но все же. Не смущает погоняло?
– Отвечаю, Фитиль. Шериф – это тот, кто поддерживает порядок в своем округе. Наш район – наш округ. Мы все за порядок. Или ты, Фитиль, за анархию?.. Вот то-то же. В чем смысл вопроса? Мы не урки, ментов не любим не за то, что они менты, а за то, что они ТАКИЕ менты. Не способны навести порядок, покрывают своих оборотней, работают ради собственной выгоды. И мне плевать, что шериф – это тот же мент, или, говоря по их, коп. Я ответил, Фитиль?
– Устроило, Шериф. – Пацан оскалился.
– Тогда разойдись. И обдумываем мои слова. А также транслируем тем, кого здесь нет. Занимаемся, пацаны, не лупаем глазами…
Куда подевался всем знакомый Андрей Шефер – веселый, общительный, добродушный, любитель пошутить? Остался сгусток запертых под замок эмоций, циничный, ожесточенный. Мама смотрела грустными глазами, не могла понять, что со мной происходит. Пропадает всеми днями, не работает, но какую-то денежку в семью приносит. Светка смотрела с ужасом, но не решалась поговорить. Тоже где-то пропадала, очевидно – была в курсе. И с другой стороны, сама становилась неприкасаемой и уважаемой фигурой на районе. Нужно ли ей это, у меня даже не было времени выяснять. Чаще стал бродить возле дома участковый Карамышев, однажды в мое отсутствие заглянул к маме, задавал наводящие вопросы. Мама испугалась, не влип ли я куда. Еще как влип, мама… Но я уже не мог остановиться, заняться чем-нибудь другим. Это трудно объяснить, но районная жизнь засасывала. Она вела в пропасть, но я уже не видел краев. Контора росла, пришивались новые пацаны. Маленький район на краю города превращался в серьезную силу, с которой соседям приходилось считаться. Но мы не делали ничего противозаконного – в этом я мог поклясться. Пока, во всяком случае, не делали.
Мамай лежал в больнице, к нему периодически направлялись делегации, пацаны советовались. Я тоже приезжал несколько раз. Узурпировать власть не хотелось, к чужому мнению я прислушивался, хотя и повесил у себя в каморке шутливый плакат: «Существует два мнения – мое и неправильное». Эту каморку, где я худо-бедно навел порядок, теперь в шутку назвали «офис шерифа». С бухгалтерией, правда, ничего не выходило. Умножать столбиком и делить уголком уже не позволяла эпоха, а вид калькулятора наводил смертную тоску. Считать же приходилось много, в графах «Доходы» и «Расходы» постоянно менялись цифры. Слово «общак» мне не нравилось, веяло от него чем-то уголовным. «Общественные деньги», «касса взаимопомощи» – если уж переходить на советский сленг. В общаке крутились немалые суммы, и не хотелось бы, чтобы в один момент все превратилось в «исчезающий» бюджет Советского Союза. Однажды Уйгур, втихомолку ухмыляясь, ввел в «офис» робкого паренька в очках.
– Прикинь, Шериф, этот фуфел, оказывается, учится на бухгалтера, а мы узнаем об этом чисто случайно. Причем отличник, да еще и к конторе пришит.