— О, вы не так просто ответили, Алексей Семенович! В ваших словах есть, знаете, такой привкус: вы говорите, умирать умеют, а дальше? Чего они не умеют?
— Я боюсь, что они не умеют побеждать.
— Вы прелесть! — прошептала Нина.
— Вот, вот! — Петр Павлович подскочил в качалке. — Ты слышишь, Виктор?
— Слышу. Только господин Теплов ошибается или… хочет ошибиться. Офицеры умеют и побеждать. Петр Павлович решительно откачнулся назад и покачал головой:
— Да-а! Если вспомнить прошлую войну, прогноз насчет «побеждать» слабоватый выходит.
— Троицкий застегнул верхнюю пуговицу кителя:
— В неудачах японской войны виноват не офицерский корпус, а… вы знаете, кто.
— Двор?
— Не двор, а правительство; впрочем, пускай и двор.
— А Куропаткин, Стессель, Рождественский? Паршивые стратеги.
— Найдутся и хорошие. Во всяком случае, я рад, что господин Теплов признал за офицерами способность умирать. Это очень хорошая способность. У многих ее не бывает.
— Я бы предпочел все-таки, чтобы у офицеров была и способность руководить армией, — сказал Алеша медленно и улыбнулся.
— Как это вы важно говорите: я бы предпочел. Кто вы такой?
Алеша поднялся за столом и одернул рубашку.
— Кто такой я? Если разрешите, — я гражданин той самой великой России, о которой говорил Василий Васильевич.
— Здорово ответил! — закричал Борис. — Честное слово, здорово!
— Петр Павлович засмеялся в лицо следователю.
— Срезали следователя, а главное, не ответили насчет пролетариата…
Троицкий нахмурил брови:
— Я надеюсь, и на этот вопрос господин Теплов ответит с таким же достоинством, тем более, я повторяю, что в этом вопросе он более компетентен.
Алеша решил уходить. Он пожал руку Нине, но она задержала его руку и подняла к нему глаза.
— Отвечайте, отвечайте, — сказал она чуть слышно.
У Алеши вдруг стало светло на душе от этой маленькой ласки, и он сказал, подойдя к следователю:
— Виктор Осипович, вы помните забастовку тысяча девятьсот пятого года?
— К чему это? — гордо спросил следователь.
— Пролетариат — это очень большая сила, гораздо, гораздо больше, чем вам кажется.
— Ну?
— Я думаю, что пролетариат не удовлетворится командирами, которые умеют только красиво умирать. Этого будет мало.
Троицкий прищурился:
— И что он сделает с ними?
— Я не пророк, я только студент.
— И я студент, — закричал Борис, — но я предсказываю: будут большие неприятности.
Все засмеялись. Петр Павлович с осуждением посмотрел на сына, пожал руку Алеше и сказал:
— Будем надеяться на лучшее, Алексей Семенович.
Нина спустилась в сад рядом с Алешей. Он с удивлением и радостью посматривал на нее, она молчала, склонив красивую белокурую голову.
— Я незаслуженно пользовался сегодня вашим вниманием, Нина Петровна. Я страшно вам благодарен.
— Приходите чаще, — сказала негромко Нина. — Хорошо?
8
Возвращался Алеша на Кострому около десяти часов вечера. В конце прямой улицы горели огни вокзала, а за ними потухали последние пожары заката. От заката протянулись по небу неряшливые космы облачных следов — ленивой метлой подметал кто-то сегодня небеса.
По узким кирпичным тротуарам пробегала обычная вечерняя толпа. Люди спешили к домам, уставшие, без толку суетливые, без нужды разговорчивые. Трамваи ковыляли с такой же излишней торопливостью и скрывались в неразборчивой перспективе улицы, а их грохот тонул в еще более оглушительном перекате подвод, передвигающихся где-то ближе к вокзалу. Из этого сложного, надоедливого шума как-то случайно и незаметно возник более настойчивый, высокий и упорядоченный звук. С резким треском, подскакивая колесами на булыжниках, проехал извозчик и уничтожил этот звук, но силуэт извозчика был еще хорошо виден, а из-за него уже вырвался строгий и сухой, уверенный барабанный бой. Через несколько секунд он покрыл шум улицы. Люди на тротуарах сбились к краям, заглядывая в даль улицы.
В последних, пыльных сумерках поперек улицы легла однообразно темная полоса, а над ней косой штриховкой расчертился потухающий закат. Кто-то спросил рядом:
— Чего это? Солдаты?
— А кому же больше? Да много, смотри!
— Караул, что ли?
— А кто их разберет, может и караул.
Молодой парень вытянул голову и крикнул:
— Гляди: музыка, а не играет!
— Ну? Музыка? — спросил сзади голос.