Алеша оглянулся вправо, влево. И вправо и влево расходились просторы России. Стена горизонтов как будто раздвинулась, Алеша ясно представил всю Россию, потому что он велик. В туманном городе раскатывался гул человеческих миллионов, перемешанный с набатом, и каждое слово Ленина было все-таки слышно ясно и отдельно. И Алеша слышал это слово, и стало досадно, что вдруг кто-то помешал ему. Родившийся в ночи, раздвинулся, разлился над горизонтом, раскатился за рекой уничтожающий, тяжелый и круглый грохот. Алеша вдруг понял, что это артиллерийский выстрел. Пораженный, он бросился вперед и сейчас же узнал в себе то привычное состояние, которое бывает перед разрывом. Разрыв зазвенел над городом, и вдруг оказалось, что в городе есть высокие, ярко-белые здания. Алеша побежал к своим. Ему навстречу зашумели встревоженные голоса, а за его спиной взорвалось новое эхо. Но Алеша уже не оглянулся. Он сдержанно-громко приказал:
— Все по местам! Прекратить курение! Полный порядок, товарищи! Самое главное: никакой воли нервам!
Кто-то ответил счастливым тенором:
— Понимаем, товарищ Теплов.
Алеша быстро подошел к солдатам первой роты. Из кружка собравшихся у ворот отделился Еремеев и побежал к нему навстречу:
— Товарищ Теплов, стреляют!
Еще грохот за городом. Еремеев остановился и задрал голову. Разрыв ударил в конце улицы. Еремеев перевел остановившееся лицо на Алешу.
— Стреляют, говоришь? А я и не слышал…
У ворот засмеялись. Еремеев не понял сначала, потом обрадовался, перекосил рот еще больше:
— Да какое же они имеют право! А? Против народа — с пушкой, значит? — занимайте места, приготовьте винтовки. Товарищ Еремеев, порядок!
— Да я понимаю, дорогой мой!
Еремеев побежал бегом к своему месту. Алеша обернулся к городу, ждал. Больше выстрелов не было. В городе замолкли трамваи, перестали свистеть паровозы.
Алеша глубоко вздохнул. Было на душе ясно и ослепительно чисто. Он на своем месте, вопросов никаких нет.
42
Капитан прибежал первым и удачно налетел на Алешу. Он вынырнул из парка небывало стремительный и подвижный, даже нос его и усы уже не перевешивались вперед. Капитан схватил Алешу за борт шинели и захрипел:
— Видите, у них артиллерия, видите?
Он осмотрел линию опушки парка:
— Ах ты, черт! Прекрасная позиция, но… нельзя же… ни одной пушки! А у них две. Одна старая, а другая, видно, только с завода.
— Да вы откуда знаете?
— Так слышно же! Неужели они по Костроме будут бить? Не может быть!
— А помните, Михаил Антонович, вы говорили: артиллеристы стрелять не будут. Стреляют все-таки?
— Какие там артиллеристы! Гадина какая-нибудь стреляет!
В парке уже шуршали шаги. Насада подошел, перетянутый ремнями. Блестя глазами в темноте, из-за его спины вынырнула Маруся и толкнула Алешу в руку:
— Товарищ Теплов, ваша мамаша сказали, вам передать чтой-то.
— Что передать? Слово какое?
— Да не слово, а вот, саблю сказали передать.
Алеша, наконец, разобрал, что в руках у Маруси его шашка. Алеша взял ее в руки, ощутил холодный металл эфеса и ласковый, тоже прохладный шелк темляка. В этом ощущении было что-то такое, как будто он вспомнил детство:
— Спасибо, Маруся!.. Как там она?
— Мамаша вам приказала кланяться. Они ничего… А потом меня так… за щеку взяли и говорят: ничего, не бойся, все равно господам конец.
Насада повернул Марусю за плечо:
— Красногвардеец, катись, красавица, на свое место.
Маруся убежала влево, туда, где уже слышен был голос Павла Вараввы.
Алеша пристегнул шашку и улыбнулся, подумал: «Мать посвятила меня в рыцари». Засада присматривался к городу:
— Тебя мать саблей благословила? Это хорошо. А только, думаю, рубить тебе никого не придется. Сюда они не пойдут ночью.
Алеша задумался:
— Важно знать, как они в город вступят. Из пушки это они для впечатления палили. А вот, как вступят?.. Михаил Антонович, как далеко стояли орудия? Километра два?
— Да, не больше двух.
— Значит, стреляли от семафора, немного дальше. Если они выйдут из вагонов у семафора и пойдут на город в боевом порядке, обязательно сюда доберутся, придется пострелять. Если же на вокзал по рельсам вкатятся, тогда ничего страшного, просто отправятся в казармы. Тогда до утра можно спать спокойно.
— Почему так думаешь?
— Не знаю почему. Впрочем, знаю. Как тебе сказать: если они влезут на станцию, — значит, в военном отношении они ничего не стоят или нас не считают за противника. Станция ведь в центре города. Мы здесь могли бы их голыми руками взять, особенно если бы пулеметы…