Алеша быстро подошел к ней, наклонился, поцеловал руку:
— Правильно, мамочка. Правильно. Это я — так… Все думаю: если Россия не нужна, зачем я нужен.
— Россия нужна, — сказал медленно и сурово Павел.
Алеша повернул к нему лицо, не подымая головы.
— Нужна?
— Нужна. Вот увидишь, какую мы сделаем Россию! Настоящую сделаем. Такая будет Россия! Тогда никому не придется умирать даром и будет за что умирать. Это мы сделаем.
— Кто это вы?
— Мы — рабочий класс.
— Мы сделаем?
— Да.
— А кто нас поведет?
— Ты знаешь, что Ленин уже в Петрограде?
— Знаю.
— Мало тебе?
— Мало, Павлуша. Это один человек.
— А что тебе нужно?
— Я не знаю.
— А когда ты узнаешь?
— Я… наверное, скоро узнаю. Если бы мне… поехать, посмотреть. Здесь на Костроме как-то не видно.
Таня собралась уходить. Она подошла к Алеше, взяла его под руку, отвела в сторону:
— Ты скорее поправляйся. Милый мой! Скорее выздоравливай.
24
Иногда Алеша ночевал в госпитале, там у него была койка. Он каждый день ходил на перевязку, на разные процедуры. В госпитале почти не было больных, поступление контуженных с фронта прекратилось. Только на другой койке по целым дням сидел артиллерийский капитан, худой и высокий, с носом, далеко выдвинутым вперед. Под носом у него висели тяжелые, плотные усы. Даже летние дни не тянули капитана на улицу, он сидел, набивал папиросы и думал. Когда приходил Алеша, он говорил:
— Сказали, что через десять дней выпишут, и то, если будет лучше. Разве в этом городе будет лучше?
— А куда вам хотелось бы? Куда вы хотите ехать?
— Куда я хочу ехать? У меня нет ни имения, ни жены, ни родственников. Поеду в какую-нибудь команду выздоравливающих. Место спокойное, никому не нужное.
— А воевать?
— Э, хитрый какой поручик! Воевать довольно. Служить адвокату какому-то паршивому?
— Не адвокату, а народу.
— Народу? Поручик, бог с вами, на что я народу сдался. Народ теперь сам с фронта бежит, только пятки сверкают.
— А Россия?
— Была, да вся вышла ваша Россия.
— А что есть, по-вашему?
— Ничего нет. Сплошная команда выздоравливающих. Вот, может, переболеют, выберут царя, станут опять жить. А без царя какая Россия?
Алеше капитан не нравился. Поэтому, бывая в госпитале, Алеша старался проводить время на улице.
В один из жарких июньских дней он долго сидел в палисаднике, потом вышел на тротуар и остановился у входа в госпиталь, рассматривая прохожих. Прохожих было немного, и они не мешали Алеше думать. Думы были все такие же взбудораженные.
Прошла парочка — молодой человек в соломенной шляпе и тонкая девушка с бледным лицом. Девушка посмотрела на Алешу и не заметила его, как не заметила ни ворот, ни убегающей дорожки палисадника. Потом прошла женщина с ребенком на руках, а за нею показался взлохмаченный, без шапки, угрюмый человек. Он шел быстро, его ноги, обернутые в какое-то тряпье, шлепали по кирпичам тротуара с каким-то неприятным, шершавым шумом, но человек не обращал на это внимания. Он шел, опустив голову, а руки заложил за спину. Совершенно ясно было, что он не пьян, хотя, может быть, и выпил немного. Алеша заинтересовался человеком и внимательно следил за ним. За несколько шагов до Алеши человек поднял голову и прямо пошел на него. У человека — небритое лицо кирпичного цвета и мохнатые светлые брови. Подойдя к Алеше, он вдруг с силой топнул ногой и прохрипел:
— А! Стоишь, паскуда, красуешься?!
Не успел Алеша услышать эти слова, как человек быстро поднял руку и дернул за левый погон. Погон он оторвал только с одного конца, но Алеша не удержался на костылях и повалился вперед. Человек отступил, дал ему упасть, потом круто обогнул Алешу и зашагал дальше, по-прежнему заложив руки за спину.
25
Подбежавшие люди нашли Алешу в обмороке и унесли в госпиталь. У него была сильно ушиблена голова, и, когда он пришел в себя, к нему возвратились прежнее заикание на последних словах и частые головные боли. Врачи постановили, что в течение месяца он должен лежать, меньше говорить и еще меньше волноваться.
Семен Максимович пришел к Алеше на другой день и долго молча сидел у постели, сухим холодным взглядом посматривая на капитана, сидящего на своей кровати и набивающего папиросы. Потом кашлянул и сказал спокойно:
— Тебе сказано не волноваться. А я тебя считаю мужчиной. Это хорошо, что с тебя погоны сорвали. К чертовой матери, так и нужно…