– А вы здесь ничего не усматриваете?.. Группы нет? – спросил начальник, выслушав его сообщение.
– Пока не замечено, – ответил Панченко.
– А может, плохо замечаете? Парень ездит с Красной Пресни к Девичьему полю. В самом деле – зачем?
– Говорит: к бабушке.
– А не слишком это горячая любовь к бабушке?.. А кто этот Вадик? Он у нас не на учете?
– Нет.
– Займитесь.
– Слушаюсь, товарищ майор.
Вместо своей обычной, серебристого цвета каракулевой шапки Панченко надел кепку и пошел по адресу, который назвала Нина Павловна.
Там во дворе старого, обреченного на слом дома пожилая женщина натягивала веревки, развешивала белье. Панченко заговорил с ней, спрашивая, где живет какой-то несуществующий человек, а тем временем по незаметной уже для самого себя привычке держал под наблюдением весь двор. И тогда он увидел, что из-за угла сарая за ним тоже наблюдают две физиономии: одна – кругленькая, пухленькая, нагловатая, другая… Капитан Панченко успел заметить только острый нос, острый подбородок и дерзкое выражение лица. Чтобы лучше запомнить все это, он не удержался и кинул в ту сторону лишний взгляд. Явная ошибка: физиономии моментально исчезли.
– А вы за белье не боитесь? – сказал капитан Панченко. – А то вот ребята какие-то высматривают.
– Нет, это наши. Так – шляются! – ответила женщина.
– А чего ж они шляются?.. Делать нечего?
– Не знаю… Один, кажется, работает, а другой… Кто их разберет? Школу бросил, а работать… А на что ему работать, когда папа-мама есть?
– Что ж это за папа-мама? – не очень ловко спросил Панченко. Вопрос этот насторожил женщину, и она недоверчиво покосилась на него.
Пришлось капитану показать свое удостоверение, и женщина, продолжая развешивать белье, рассказала ему о семье Вадика.
– Не жизнь, а одна видимость. Бесправный и безвольный муж и хитрый сын, а она умничает. Муж, видите ли, ее «со сцены снял», жизнь погубил, а сама с кухни не выходит. «Кастрюльная особа»: питание и витамины. У нее на каждый суставчик свой витамин есть, помешалась на этом. Вот и едят друг друга. Самоеды!
Поговорил потом Панченко и с дворником, и с управляющим домом и выяснил: да, Вадик с самой осени не учится и не работает, ну, а что делает – разве за ним усмотришь?
Пришлось вызвать самого Вадика. Он явился аккуратно в назначенное время, предупредительно постучал в дверь, скромно вошел, вежливо раскланялся:
– Разрешите?
– Разрешаю. Входи!
– Здравствуйте!
– Здравствуй, сынок! Здравствуй! Садись! Капитан Панченко узнал сразу: конечно, это один из тех двух, которые подсматривали из-за сарая, – то же круглое, пухленькое и нагловатое лицо. Вадик встретил его взгляд, не потупился и не отвел глаза и так, не моргнув, выдержал весь разговор: школу он бросил потому, что учителя плохие и ученье не дается, да и не всем нужно быть Ломоносовым, а пользы родине он больше принесет, если будет работать.
– Почему же не работаешь? – спросил Панченко.
– Да ведь работу найти нужно! – снисходительно улыбнулся Вадик.
– А ты в детскую комнату обращался?
– Нет.
– В райисполком, в комиссию по трудоустройству обращался?
– Тогда мы дадим тебе направление. Хочешь?
– Пожалуйста. Только… – замялся Вадик.
– Что «только»?
– По направлению могут куда-нибудь ткнуть. Знаете, сколько у нас формализма. А я хочу по душе работу найти.
– А к чему же твоя душа лежит?
– Представьте себе: это очень трудно сказать. И то хочется, и это хочется. В нашей жизни так много интересного!
Панченко чуть усмехнулся, заглядываясь в белесые, несмущающиеся глаза Вадика.
– Ну, и чем же ты занимаешься? Что делаешь? – спросил он,
– Да так… Вот ищу работу… А потом так… Дома!
– А товарищи?
– Товарищи?.. А какие товарищи? Ребята!
– Ну, какие ребята-то?.. Ты говори, говори, не стесняйся!
Капитану Панченко очень хотелось спросить про того, второго, остроносого, который тоже прятался за сараем, но он не спросил. Он не знал и никак не думал, что и о посещении им двора, и о разговоре с женщиной давно уже знает Витька Крыса.
А Вадик скромненько сидел на стуле и называл фамилии своих старых школьных товарищей, с которыми полгода не встречался, назвал Антона и новое для капитана имя Смирнова. Панченко смотрел на него и думал: верить ему или не верить? Но не верить никаких оснований не было, придраться тоже было не к чему, и, запомнив на всякий случай адрес Сени Смирнова, он отпустил Вадика.
Обо всем этом на другой же день Вадик рассказал Витьке Крысе.
– Нужно потише играть, – решил Витька. – А с Генкой вы раздеритесь!
Почти в то же время у Витьки появилась другая забота: та самая соседка, которую на пирушке у Капы он грозился «укоротить», подала заявление в милицию – жаловалась на Капу, на частые сборища у нее. Пришел участковый и стал расспрашивать Капу о ее занятиях и о житье-бытье. Капа объяснила, что недавно у нее был день рождения и она его праздновала. Но участковый предложил ей предъявить паспорт и по паспорту установил, что родилась она совсем в другой день. Капа не смутилась и на ходу заменила день рождения именинами.
– По религиозному, значит? – участковый пытливо посмотрел на нее.
– А разве нельзя? По-религиозному! – игриво улыбнувшись, ответила Капа.
Но улыбка не оказала на него никакого действия.
– И что ж, у вас каждую неделю именины бывают?
– А кто сказал – каждую неделю? Кто сказал? – перешла в наступление Капа. – Соседка? Да она…
Соседка оказалась и такой, и сякой, и разэтакой, и даже удивительно, что милиция до сих пор держит ее на свободе.
Участковый все выслушал и спокойно сказал:
– Я вас предупреждаю, гражданка, имейте в виду! Будете нарушать порядок – привлечем к ответственности!
Капа о приходе милиционера немедленно сообщила Витьке. Он ночевал у нее иногда, она «наводила» его – сообщала, где и чем можно «поиграть», и кое-что прятала после «игры». Теперь нужно было найти другое место. И тогда Витька вспомнил про Антона: живет в другом районе, на отлете, – вот тут он и может пригодиться.
И вот к Антону неожиданно нагрянул Вадик. Он поболтал о том о сем, а когда собрался уходить, спросил:
– Мы с тобой друзья?
– О чем разговор? Конечно, друзья! – ответил Антон.
– Намертво?
– Намертво.
– А тайну хранить умеешь?
– А ты думаешь!
– Ну вот тебе залог дружбы, подержи у себя.
Вадик сунул Антону в руки дамские часики и, прежде чем тот успел что-либо сообразить, простился и ушел.
19
Залог дружбы!
Что это за часики и откуда, Антон сразу догадался и спрашивать не стал. Он старался об этом не думать: хорошо ли, плохо ли? Антон не задавал себе этих вопросов, и если они и возникали где-то в тайниках души, он их подавлял. Что бы там ни было, но слово есть слово и дружба – дружба. Они, товарищи, показали свою дружбу на деле и не оставили его в беде из солидарности! Как он может теперь выдать их тайны? Ведь у него так мало друзей. А что может быть теперь дороже дружбы! Об этом так хорошо говорилось во всех книгах, которые он читал, во всех кинокартинах, которые он видел, и это так отвечает той тоске по дружбе, которая таится в его душе, и его давнишней мечте: отдать за друга голову. Пусть в меня стреляют, а я буду знать, что я товарища выручил!
С такими мыслями Антон положил часики в свою тумбочку и утром пошел в школу. Но во время урока он вдруг подумал: а ну-ка мама надумает убирать комнату и наткнется на чужие часы! С трудом дождавшись большой перемены, без пальто, без шапки он побежал домой. На тревожный вопрос Нины Павловны он ответил, что забыл тетрадку, а мама, как нарочно, стояла здесь же, в его комнате, и ему очень долго пришлось искать эту мифическую тетрадку, прежде чем, улучив момент, он сумел схватить часики. Он унес их с собой в школу, но они не давали ему покоя, жгли карман.