– Но она жутко страшная!
Притворившись, что ничего не слышала, старуха приблизилась к мальчику и вперила в него изучающий взгляд.
– Значит, ты до сих пор еще не нашел свое имя? – спросила она.
Мальчик сердито вскинул бровь, отказываясь отвечать.
– Знаешь, я хочу пить, – сказала старуха, указывая на то место, где водный поток образовывал небольшую заводь. – Не мог бы ты принести мне стакан воды?
– У меня нет стакана.
– Но ты можешь принести воды в ладонях, – настаивала старуха.
Ребенок, хмурясь все сильнее, посмотрел на старуху, потом перевел взгляд на мать и снова взглянул на старуху.
– Нет, – ответил он, и в голосе его послышался вызов. – Почему это я должен ходить тебе за водой? Я тебе не слуга.
Старуха склонила голову набок, словно старясь избежать удара:
– Значит, он не любит служить другим. Он любит, чтобы служили ему.
К этому времени Пимби уже не сомневалась, что со странницей им не повезло. Пытаясь разрешить ситуацию мирно, она предложила:
– Давайте я принесу вам воды.
Но старуха не стала пить воду, которую в ладонях принесла Пимби. Глядя на воду, она стала читать по ней, как по книге судьбы:
– Доченька, этот мальчик будет долго оставаться ребенком. Он повзрослеет, лишь достигнув середины жизни. Да, ему понадобится очень много времени, чтобы стать мужчиной.
Пимби затаила дыхание. Она чувствовала, старуха собирается открыть тайну, которую ей вовсе не хотелось знать.
– Некоторые дети подобны Евфрату – нрав у них буйный и строптивый. Родителям никак не удается с ними совладать. Боюсь, твой сын разобьет тебе сердце.
Слова упали между ними, словно камень, сорвавшийся неведомо откуда.
– Но я не просила вас предсказать ему судьбу, – сдавленным голосом произнесла Пимби. – Вы придумали ему имя?
– Именно это я и делаю. Мне пришло на ум два имени, и, чтобы сделать выбор, надо решить, чего ты от него ждешь. Первое имя – Саалим. Когда-то это имя носил один султан. Он был прекрасным поэтом и замечательным музыкантом. Если ты хочешь, чтобы твой сын любил и понимал красоту, следует назвать его именно так.
– А второе? – замирая от нетерпения, выдохнула Пимби. Даже мальчик, казалось, заинтересовался разговором.
– Второе имя носил великий полководец, который всегда выступал впереди своих солдат, сражался как тигр, выходил победителем из всех сражений, разгромил всех своих врагов, покорил множество стран, соединил Восток и Запад, восход и закат, но все равно жаждал большего. Если ты хочешь, чтобы твой сын обладал сильной волей, всегда стремился к победе и умел повелевать людьми, следует назвать его в честь этого полководца.
– Да, пожалуй, мне это больше нравится, – просияла Пимби.
– Что ж, ты сделала свой выбор, – кивнула старуха, взяла палку и с неожиданным проворством зашагала по дороге.
Прошло несколько секунд, прежде чем Пимби сообразила, что не узнала самого главного, и бросилась вслед за старухой:
– Вы не назвали имя!
– Какое имя? – Старуха повернулась и уставилась на Пимби, словно успела забыть, кто она такая.
– Имя, которое я должна дать своему сыну!
– О! Это имя – Аскандер.
– Аскандер… Аскандер… – несколько раз повторила Пимби, наслаждаясь звучанием этого имени.
По возвращении в Стамбул мальчика зарегистрировали в одном из регистрационных бюро. Хотя и с опозданием в несколько лет, после долгих просьб и значительной взятки его существование наконец было узаконено. Когда мальчик поступил в школу, на его бедже было написано: Искендер Топрак.
– С таким именем можно покорить мир, – часто повторяла Пимби.
К тому времени она уже выяснила, кто такой Александр Великий.
Итак, ее первый ребенок, которым она дорожила как зеницей ока, получил имя, которое по-курдски звучало как «Аскандер», а по-турецки как «Искендер». Когда семья перебралась в Лондон, для школьных учителей и товарищей он стал Алексом. Именно под этим именем он был известен заключенным и охранникам в тюрьме Шрусбери.
Султан на дереве
Стамбул, 1969 год
Искендеру еще не исполнилось и семи, когда весной он убежал от человека, которого никогда прежде не видел, но о котором очень много слышал. Хотя этот человек оказался вовсе не таким, каким рисовало его воображение мальчика, он все равно внушал ужас. На носу у него красовались очки в массивной оправе, почему-то постоянно съезжавшие вниз, в губах была зажата незажженная сигарета. Еще у него была большая кожаная сумка, в которой, по слухам, хранились какие-то острые инструменты и лоскутки кожи всех его жертв.