Тогда Зиннат в каком-то душевном оцепенении долго бродил по улицам Якты-куля и не помнил сам, как очутился на берегу Волги. По реке плыли подхваченные волной щепы и стружки, и Зиннату очень хотелось, подобно этим стружкам, уплыть куда-то далеко-далеко, исчезнуть.
Он шел, спотыкаясь о бревна, и даже не оглянулся, когда кто-то окликнул его. Но тут голос раздался над самым ухом:
— Зиннат, постой! Рехнулся ты, что ли? Куда это тебя несет? Зову, зову... Пойдем! — и на руке у него повисла Апипэ.
Зиннату сейчас было безразлично, куда идти и что делать.
На днище большой рассохшейся лодки, поджав ноги под себя, сидел смуглый мужчина в зеленой кожанке. Перед ним на сиденье лодки лежали хвост селедки, несколько огурцов и пучок зеленого луку.
— Ну-ка, налей гостю! — сказала ему Апипэ.
Тот облизнул по очереди пальцы и достал из-под ног темную бутылку.
— Только сырец, не обессудь! У вас здесь «московскую» и не понюхаешь. Ну, барыбер[39] — вче равна!
Мутная жидкость в стакане пахла керосином и прелой сыромятью. Но Зиннат не заставил упрашивать себя: пускай хоть и деготь! «Барыбер — все равно!»
— Ого! — подмигнул мужчина, принимая от Зинната пустой стакан. — Закуси! Вот селедка, огурцы...
Он покопался грязными пальцами в закуске, взял себе хвост селедки, а Зиннату пододвинул пожелтевший огурец. Но, заметив проходящих мимо женщин, он тут же вскочил и побежал за ними.
— Эй, что у вас?
Вскоре мужчина вернулся с полным ведром яиц.
— Пэнджеки![40] Дешевле репы!
Потом он снова ушел и притащил под полой полтуши баранины и, хихикая, припрятал ее под сиденье на носу лодки. А там привел с собой баб, продающих масло. Откозырнув пальцем кусок, он положил его в рот, почавкал и потянулся к другому куску:
— Лежалое, прогоркло, не пойдет для базара! Ну, ладно, сделаю доброе дело... Кусок за кусок! Большего не стоит. Согласны? Забираю все!
Рассерженные бабы подхватили сумки и пошли было своей дорогой:
— У-у, паразит! Даром взял бы! Держи карман шире!
Тот, ничуть не смутясь, стал кричать им вслед, размахивая рукой:
— Эй, заворачивай!
Затем поставил перед ними ведра.
— Давай, сыпь сюда! — и, присев на корточки возле лодки, он, оглядевшись по сторонам, стал вытаскивать из-за пазухи, из карманов, из голенищ сапог помятые куски мыла.
Зиннат едва сдерживался от охватившего его гнева. А мужчина, жадно облизывая пальцы, укладывал в ведро масло, не забывая при этом подозрительно поглядывать на Зинната, видно опасаясь, как бы тот не стянул его баранину, при этом он, ничуть не стесняясь, похлопывал по бедрам вертевшуюся возле него Апипэ. Зиннат уже решил было сказать ему что-нибудь очень оскорбительное или просто схватить за шиворот и крепко тряхнуть, но в этот момент раздался гудок парохода, кругом поднялся невообразимый гвалт, и мужчина вместе с Апипэ, сгибаясь под тяжестью мешков, чемоданов и ведер, побежал к дебаркадеру.
— Паразит! — плюнул вслед ему Зиннат и пошел, пошатываясь, по берегу. Его так и подмывало избить кого-нибудь, сорвать на ком-нибудь злость.
Какой-то юнец горланил под гармошку народную песню, а его приятель помогал ему.
Зиннат позеленел от злости.
— Молчать! — закричал он на мальчиков. — Не перевирай песню, свистун!
«Певцы» кинулись врассыпную, а Зинната схватила за руку появившаяся откуда-то Апипэ.
— Брось, миленький! Плюнь им в морду!
Она повела его за собой и усадила под кустом.
— Ой, крылышко мое! И красивый ты и музыкант! И что же ты жизнь молодую один проводишь? — ворковала Апипэ, прижимаясь к Зиннату.
«Барыбер — все равно!» — подумал Зиннат, но вспомнив спекулянта в зеленой кожанке и то, что сказал о своей жене солдат Султан: «И сама ты поганая, и душа у тебя поганая!» — он с силою оттолкнул Апипэ:
— Не жмись ко мне!
2
За окном внизу, красновато-желтая в утреннем свете, широко разлилась Волга. Над нею, резко вскрикивая, летали чайки. На стоявшую у дебаркадера баржу женщины грузили большие мешки с зерном.
Вот одна из них, бросив работу, отряхнула платье и стала подниматься по узкой тропинке вверх. Чем-то она показалась очень знакомой Зиннату. Уж не эта ли женщина укладывала его спать вчера?
Вскоре кто-то завозился у двери.
— Не поднялись еще? — спросил мягкий голос.
— Я?.. Встал, встал давно...
Дверь растворилась. На пороге показалась маленькая плотная грузчица в холстинковой спецовке.