Видя смущение Зинната, женщина сама начала разговор.
— Не замерзли? Удивились небось, почему вас заперли? — улыбнулась она. — Дома никого не было. Сынишка у меня на почте работает, а сама — на пристани, Пришлось запереть дверь снаружи.
— А-а... — протянул Зиннат.
Но он все же не мог понять, как попал сюда.
— Апа уже заходила сегодня, — продолжала разговор женщина. — Она просила передать, чтобы вы пошли в райком, если не успеет сама зайти сюда. Вы, наверное, не узнали меня? Я — сестра Айсылу, Эминэ.
— Разве?.. — Вот почему ее лицо было знакомо Зиннату. Он почувствовал еще большую неловкость.
— Я и не думал... Я доставил вам столько беспокойства... Странно, что я сюда попал...
Эминэ усмехнулась:
— Сын привел. Я шла с работы, а он мне говорит: «Это Зиннат-абы из Байтирака, пусть у нас переночует». Что ж, ладно, сказала я. Места хватит...
Зиннат представил себе, в каком состоянии он мог быть вчера, и опустил голову. Ему было стыдно перед этой маленькой бедной женщиной, которая и днем и ночью, в любую погоду таскает на горбу тяжелые кули.
— Вот как... А вы работаете грузчиком?.. Давно?
Эминэ сидела на пороге боком к нему, устало прислонясь к дверному косяку.
— Уже год будет в июле. У меня муж был грузчиком. Когда он пошел на фронт, я стала на его место.
Зиннат покачал головой:
— Не очень тяжело?
— Всяко бывает. Что поделаешь, не время сейчас нежиться. Надо кому-нибудь и тяжести носить.
— Да-а...
— Мы здесь как-нибудь стерпим. Лишь бы на фронте крепко держались наши. На них вся надежда!
Зиннат надел шинель и стал прощаться с хозяйкой.
— Уж не обессудьте, даже чаем не смогла напоить. Времени нету. Видите, — показала Эминэ на бунты хлеба на берегу, — до вечера надо все это отправить.
3
Когда Зиннат вошел в приемную Мансурова, кудрявая девушка, видимо, секретарь, в аккуратной гимнастерке защитного цвета, не прерывая разговора по телефону, выдвинула ящик стола и достала оттуда бумажку:
— Вы товарищ Хальфин? Из Байтирака?
— Да, вроде этого...
— Ну, если вроде, значит, записка вам.
Записка была от Айсылу. Она писала, что закончит дела в Заготзерне и в земотделе, потом зайдет в райком.
— Айсылу-апа скоро придет, посидите! — сказала девушка, с любопытством поглядывая на него.
Зиннат поблагодарил ее и сел на свободный стул.
Приема секретаря райкома ожидали многие. Рядом с Зиннатом сидела старушка в толстой шали, держа в руках какие-то бумаги, завернутые в белоснежный носовой платок. В круглобородом мужике — в ушанке и высоких кожаных сапогах — Зиннат признал бакенщика. А вот миловидная светловолосая женщина с ярко-синими глазами, которая, чуть отвернувшись от остальных, кормит грудью ребенка, безусловно, приезжая. Седой майор, беспокойно поглядывая то на часы, то на дверь кабинета, шагал взад и вперед по комнате. Какая-то женщина средних лет присела сбоку к столу секретаря и, озабоченно нахмурив брови, выводила что-то на бумаге.
Двери в приемную то и дело отворялись и затворялись. Посетителям не было конца: возчики транспортных бригад с кнутами в руках, трактористки, комбайнерки в замасленных спецовках, степенные бородатые абзы — судя по их облику, председатели колхозов или сельсоветов, и много женщин в городской и деревенской одежде. Они входили и, показывая глазами на кабинет, спрашивали у кудрявой девушки:
— Можно войти?
Та отрицательно качала головой и тихо отвечала:
— Пока нельзя! Бюро! Посидите.
Из кабинета доносились приглушенные голоса, покашливание, иногда громкий разговор по телефону. Время от времени оттуда выходили мужчины, держа шапки в руках, раскрасневшиеся женщины со спущенными на плечи шалями. Как только одни выходили, вызывали других.
В глухом голосе Мансурова, слышном из кабинета, в отрывистых фразах, которые бросала в трубку телефона кудрявая девушка, в задумчивом взгляде седого майора, в нахмуренных бровях бакенщика — во всем чувствовалась суровая напряженность.
Зиннату стало неловко сидеть среди этих людей. Каждый из них несомненно был занят серьезным делом, а он... И почему Айсылу задержалась так долго? Может, пойти поискать ее?
Но вот в кабинете задвигали стульями, и оттуда начали выходить усталые мужчины и женщины, а за ними показался и сам Мансуров. Окинув взглядом сидевших в комнате, он обратился к кудрявой девушке:
— Сания! Кто заставляет ждать этих товарищей? Я или ты?