Хадичэ вынула из сундука куртку с каракулевым воротником, брюки, пиджак; аккуратно отложила в сторону разноцветные галстуки, шарфы. Вот эту зеленую косоворотку Газиз купил в кооперативе, чтобы надевать на работу в поле. А вот совсем новый коричневый костюм. Он сшил его в прошлом году в Казани перед самой женитьбой. Она мягко провела рукой по плечам пиджака, — так гладила она нежную головку сына, когда он был маленьким, — кончиками пальцев сняла пушинку с воротника, осторожно, с какой-то надеждой проверила карманы, хотя прекрасно знала, что ничего в них не найдет. Ведь эти вещи она просматривает не первый раз... Серые глаза Хадичэ затуманились. Воспоминания, подобно хорошим снам, уводили от тяжелых дум.
Вот в этом костюме Газиз приехал с районного совещания. Счастливый, памятный это был день. Напившись чаю, Газиз подошел вон к тому крайнему окну. Стоял, смотрел на улицу, но видно было, мысли его далеко. Заметила мать, что сердце у сына не на месте, но заговорить с ним первой не хотела.
Хадичэ собралась уже выйти, но тут Газиз окликнул ее.
— Мама! — проговорил он смущенно, и голос у него осекся. — Хоть и не заведено самому говорить об этом с родителями... Но ты самый близкий мне человек, не хочу я обращаться к посредникам...
Хадичэ сразу поняла, к чему дело клонит.
— Правильно делаешь. И мне по душе, что делишься со мной. Чего же тут зазорного? Разве могут быть тайны между матерью и сыном?
— Я, мама, если дадите согласие, в этом году... в ближайшее время хочу жениться. Ты ее знаешь, дочь Бикбулата-абы — Нэфисэ. Мы с ней вроде уже сговорились...
Радости старухи не было конца. Было ей радостно, что уважил ее сын, с ней первой поделился. А еще большей радостью было, что избрал он лучшую в деревне девушку. Что ни говори, хоть Газиз и сын ей, да ведь ученый человек, агроном, своим умом живет. Приведи он в дом какую-нибудь напомаженную пустышку, неизвестного рода-племени, тоже ведь ничего не скажешь.
Все же до поры до времени не захотела она раскрывать свои чувства. Ответила Газизу сдержанно, спокойно:
— Нэфисэ, кажется, умная, работящая девушка. Ее мать — моя сверстница, моя ахирэт[12]. Думаю, не ошибся ты в выборе... Все же надо с отцом посоветоваться, с родными. Посмотрим, что скажут. Крепко то, что крепко продумано. Поговорим, обсудим...
Вот так, сидя у сундука, Хадичэ вновь пережила счастливые дни недавнего прошлого: свадьбу сына, приход Нэфисэ в их дом.
К концу намаза Хадичэ вспомнила, что видела прошлой ночью добрый сон, и почти совсем успокоилась. Но какие-то неясные мысли все еще бродили в голове. О чем же она думала давеча? Да! О своей невестке.
Ничего плохого она сказать о Нэфисэ не может. Но вот...
— «...Аллахуммэ тэкаббэль... вэ сиямэна, вэ киямэна...»[13]
Невестка все читает, дай бог ей здоровья!.. Хадичэ нравилось, что Нэфисэ читает книги Газиза. Может, потому и читает, что это книги Газиза? Сын, бывало, тоже так — прочтет и запишет на бумаге, прочтет и запишет. Потом задумается, шагает, шагает по комнате и опять возьмется за книгу. Но с другой стороны... чудно как-то, что невестка не рукодельничает, не шьет... Слава богу, и она была невесткой, и неплохой невесткой, да только недосуг ей было сидеть при старших и книги читать... Где там! Да...
— «...Вэ киямэна, вэ кираэтэна...»[14]
Нет, не удалось ей дочитать молитвы. Смутило ее, что недобро подумала о своей невестке, сидевшей тут же рядом с книгой Газиза в руках. Хадичэ устало провела ладонями по лицу:
— Все перепуталось в голове — и мысли и молитвы. Да примет аллах прочитанное!
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Они столкнулись на крыльце. О многом хотела рассказать Нэфисэ Айсылу, но, заметив, что она куда-то спешит, решила не задерживать ее.
— Я не буду заходить, Айсылу-апа, пойдем, по дороге потолкуем.
Айсылу схватила ее за рукав и повела в избу:
— Не говори пустое! Где это видано, чтобы поворачивали от самых дверей...
Она усадила Нэфисэ у маленького стола и принялась расспрашивать:
— Ведь после моего приезда мы еще не поговорили с тобой. Ну, как дела? Не получила ли письма от Газиза?.. Бригаду наладила?.. — Она посмотрела с улыбкой на свою маленькую дочку, которая ластилась к Нэфисэ, и сказала: — Вот видишь, и Юлдуз по тебе соскучилась.
Нэфисэ подняла девочку и посадила к себе на колени.
Затем она рассказала, что письма от мужа нет, что в бригаде положение осложнилось из-за семян, что Сайфи отказался им помочь.