Вскоре был выпит чай на дорогу, чемодан уложен. Карлыгач и Юзлебикэ подтащили чемодан делегатки ближе к двери. А горница наполнялась все новыми и новыми людьми.
— Ох, и счастливая же ты! — завидовали Нэфисэ. — Своими глазами их увидишь, своими руками руки им пожмешь!
Старухи же степенно поучали:
— Как приедешь, поговори. Передай им, что на душе у народа: надеемся на них крепко! Скажи: пусть только сунутся фашисты, Волга не стерпит, выльется из берегов. Пусть не щадят врага!
Прибежала Айсылу, протянула какую-то бумагу Нэфисэ.
— Это вот удостоверение тебе. А вот здесь записано, сколько отвезли хлеба, сколько подарков послали в «Неделю Сталинграда». На этой — все расчеты о работе твоей бригады...
Она рассовала по карманам Нэфисэ еще много всяких бумаг.
Но уже пора ехать. Вошел кучер и, подхватив чемодан, вынес его в тарантас. Слышно было, как он подвел лошадь к самому крыльцу. Однако Нэфисэ все еще мешкала. Она побежала вдруг в половину Юзлебикэ, перецеловала спавших крепко детей. Долго прощалась с отцом.
Кучер опять вошел в горницу.
— Нэфисэ, сестричка, пора трогать! — сказал он.
Конечно, пора, но...
Старушки воздели руки, помолились. Карлыгач протянула Нэфисэ пуховый платок, Юзлебикэ сунула перчатки.
...Неужели не придет? Или он не слышал, не знает?
Только собрались отворять ворота, как во двор вбежала запыхавшаяся Мэулихэ.
— Давай-ка вот это сунем куда-нибудь! — прокричала она и зашуршала сеном, пряча в ногах у Нэфисэ узелок с подорожниками. Потом как-то очень озабоченно добавила: — Уж ты там, Нэфисэ, золотко, осторожненько ходи. На войну ведь едешь как-никак. Не высовывайся зря... Не отставай от начальников!
— Привет передавай Султангерею и Гюльзэбэр! — сказал кто-то, уверенный, что она обязательно увидит их там. Как будто собиралась Нэфисэ в соседнюю деревню.
— Надо бы послать кого-нибудь проводить ее до района! — забеспокоилась Юзлебикэ.
Айсылу почему-то засмеялась:
— Ночь светлая, лошадь хорошая. Не беспокойся понапрасну. Хороший человек один в пути не бывает!
Застоявшийся конь резво взял с места. Провожавшие едва успели расступиться.
Замелькали палисадники, заборы. Всюду было светло и пусто. Не было ни живой души.
А Нэфисэ так хотелось увидеть его. Вдруг он уедет на фронт до ее возвращения!..
Вот и правление колхоза, вот клуб, школа. В окнах школы темно. Конечно... Что ему делать там в поздний час?..
Конь бежит и бежит. Уж немного осталось и до поворота, а там свернуть к речке, проехать мост... И чего этот дядька так гонит? Проехали бы по этой улице шагом...
Нэфисэ и сама не заметила, как тронула кучера.
— Тпру-у, — придержал он коня и обернулся к Нэфисэ. — Повидать кого хочешь, сестричка?
— Нет, нет, абзы! Никого тут у меня нет!..
Абзы чмокнул губами, конь вытянулся и застучал копытами по промерзшей дороге.
В разгоряченное лицо Нэфисэ бил холодный ветер. Теперь она хотела, чтобы конь несся быстрее. Вот их ворота. И там никого нет...
Уж не ошиблась ли она? А вдруг ей только померещилось все это? Нет! Сердце никогда не обманывало ее.
Дорога свернула к залитому светом большаку. С обеих сторон, низко опустив голые ветви, задумчиво смотрели на Нэфисэ посеребренные луной старые ивы. Нэфисэ глубоко вздохнула. Ведь свое будущее она представляла себе таким же светлым, сияющим, как эта дорога. Она устало закрыла глаза и откинулась.
Вдруг лошадь остановилась. Нет, неспроста забилось сердце у Нэфисэ: подле тарантаса стоял Хайдар.
— Можно? — спросил он взволнованно. — Мне велено проводить тебя до самолета.
Нэфисэ взглянула в смеющиеся глаза Хайдара и тихо наклонила голову.