Хотя с той поры прошло много лет, я не забыл своих героев. Тех, кто когда-то послужил мне прототипами образов романа «Честь», я могу встретить на колхозных собраниях, на районном активе, а некоторых из них и на сессиях Верховного Совета республики. Бывшего учителя и артиллериста Хайдара ищу среди наших педагогов с посеребренными висками. Фронтовики выделяются не только орденскими колодками на груди, но и собранностью, ревностным, заботливым отношением к другим, особенно к молодежи. Когда я встречаю женщин, чья судьба схожа с судьбою Нэфисэ, мне всякий раз хочется узнать, как сложилась их жизнь после войны. Ведь поразмыслить над сложными поворотами жизни для писателя всегда интересно и поучительно.
В дни празднования тридцатилетия победы над фашистской Германией в Москве состоялась встреча ветеранов нашей дважды Краснознаменной Инзенской Сивашской Штеттинской революционной дивизии, в составе которой я воевал в годы гражданской войны. Надеясь встретить своих соратников, я нетерпеливо вглядывался в лица ветеранов и вдруг заметил пожилую, но все еще миловидную, очень подвижную женщину с орденами и медалями на гимнастерке. И невольно подумал, вот так, должно быть, выглядит теперь и комсомолка Гюльзэбэр, которая в 1942 году добровольно ушла на фронт!
Герои моего романа живут своей жизнью и в музыке. В начале пятидесятых годов композитор Назиб Жиганов создал по роману «Честь» оперу «Намус». Арии и песни из этой оперы часто передаются по радио и исполняются в концертах...
Если эта книга донесет и до нынешнего читателя горячее дыхание, боль и радость тех трудных дней, я буду счастлив.
Сейчас я заканчиваю новую книгу. За прошедшие тридцать лет после войны в жизни нашей республики произошли удивительные перемены: Татария превратилась в край большой нефти и химии. Всемирно известный автогигант на Каме — КамАЗ — скоро выпустит первую мощную машину. Немалые успехи и в сельском хозяйстве, и в области культуры. В жизнь вошло много нового, доселе невиданного. Естественно поэтому, в моей новой книге поселились теперь люди с устремлениями, созвучными нашим дням. И хочется, чтобы душевная зрелость людей военной поры, глубокое понимание ими долга перед социалистической Родиной и народом нашли, как и в жизни, свое, пусть отраженное, проявление в их характерах и судьбах.
ГУМЕР БАШИРОВ
ЧЕСТЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
День сегодня выдался погожий. Утром над деревней появились легкие белые облачка, но быстро пронеслись дальше, и небо уже потом не хмурилось. Над крышами домов, над пригорками колыхались едва видимые глазу волны тепла, а на полях все еще сверкал в лучах щедрого солнца ослепительно белый рыхлый снег.
За околицей подле одного из амбаров не умолкая гудит триер. Худенькая девушка и ее подружка, совсем еще подросток, — запыленные до самых ресниц, — распевая песни, крутят ручку машины. Чуть поодаль, у большого рядна, на котором ровным слоем растеклась отливающая медью пшеница, сидят Мэулихэ и Апипэ.
Губы Мэулихэ быстро шевелятся. Время от времени она, щуря глаза, посматривает в сторону широкого искрящегося поля. Вон по той, уже потемневшей дороге вернется их бригадир. К той поре надо управиться с пшеницей: что следует — отобрать, пересчитать, а часть — пропустить через триер.
Крупные зерна пшеницы, повинуясь движению пальцев Мэулихэ, весело подпрыгивают, словно ягнята, возвращающиеся с выгона, и катятся одно за другим к ней в передник. Кажется, она ласково разговаривает с ними.
Худощавое лицо Мэулихэ с легкими морщинками у добрых глаз еще не тронуто загаром. Засучив рукава вязаной кофточки, надетой поверх коричневого в желтый горошек бумазейного платья, она считает, наслаждаясь солнцем, пригревающим лицо и руки. Наконец она тихо роняет:
— Тысяча!
Потом Мэулихэ из кармана передника достает маленький белый мешочек, и в него с легким шуршанием, слышным только ей самой, скользят золотистые зерна.
Вот ненадолго умолкает триер, и с крыши амбара доносится вкрадчивое воркование голубей. Тридцатилетняя пышнотелая Апипэ смотрит на них, чуть склонив набок голову.
— Эх, и воркуют!.. Погляди, как вьется, крыльями-то что выделывает!
Она не может глаз оторвать от щеголеватого голубя, который кружит, чертя крылом, вокруг голубки, скромно опустившей головку. И, словно боясь прервать любовную их песенку, Апипэ тихо дергает соседку за рукав: