— В этом-то году? Нет, сестричка, ты эту сказку вон детворе своей сказывай! О завтрашнем дне пускай ишак думает. А мне нынешний день дорог. Завтра-то — кто будет жив, а кто и нет... Нам хоть бы голину в поле не оставить, вот что!
Мэулихэ не стерпела и вмешалась в разговор:
— Ну, знаешь ли, Сайфулла, как говорится, ткнешь в глаз — глаз выдавишь, слово скажешь — спор вызовешь. Уж раз на то пошло — выскажу я тебе всю правду. Не думали мы до сих пор о завтрашнем дне, вот и оставили хлеб на поле. — Она показала на тот берег реки, где, словно навозные кучи, чернели низкие копны овса, перезимовавшие под снегом. — Не остры мои глаза, а вижу все. Да и как не видеть, если копны эти всю зиму мне душу терзали, по ночам снились...
— Нашла о чем толковать! Да разве об этом теперь разговор? Вот уж действительно, кузнец коня кует, а лягушка лапу сует. Как семян набрать, как план выполнить — вот о чем нынче забота! — Сайфи исподлобья посмотрел на Мэулихэ и повернулся к Нэфисэ: — Говорю тебе, не можем мы теперь так замахиваться.
Однако, увидев озабоченные лица Нэфисэ и ее подруг, председатель, видимо, несколько смягчился:
— По скольку же ты собираешься высевать?
Нэфисэ быстро вынула из внутреннего кармана синего жакета записную книжку.
— Смотри, Сайфи-абы: норму высева мы определяем по качеству почвы, по весу и всхожести семян. Чтобы получить высокий урожай, нам никак нельзя сеять меньше ста семидесяти пяти кило на гектар. Ведь ты сам согласился с этим, когда утверждали план.
Сайфи протяжно свистнул. Приняв это за шутку, Апипэ фыркнула.
— Ай-яй! — покачал головой Сайфи. — Ну, и щедра же ты в расчетах! Выходит так: есть ли в колхозе семена, нет ли, а тебе подавай! Не-ет, душенька, не выйдет! Нынче все планы пересматривать приходится. По зернышку ли будешь сеять, пополам ли каждое дробить, — не мое дело. Выделю тебе по сто двадцать кило, тем и довольствуйся. Больше у меня ни грамма не получишь. Вот так, без обид...
Этими словами Сайфи, казалось, столкнул обратно большой груз, с трудом вытянутый бригадой на гору. Мэулихэ ахнула от неожиданности, Сумбюль и Карлыгач растерянно уставились на Нэфисэ. В глазах бригадира было глубокое возмущение.
— Что это ты говоришь, Сайфи-абы! — Вскрикнула она. — Хочешь свести на нет всю нашу работу?! Для чего же мы столько трудились? Осенью, утопая по колено в грязи, ил со дна реки таскали; зимой, проваливаясь в сугробах, снег задерживали; в мороз да буран навоз вывозили, золу собирали. А ночами еще агротехнику усваивали. Ради чего это? Все для того, чтобы вырастить хороший урожай...
— Видали? Председателя колхоза агитирует! Смотри пожалуйста! Да кто же вам мешает? Выращивайте на здоровье.
— А как вырастить, если половина земли голой останется?
Сайфи снова выпятил губу и пожал плечами:
— Ежели район не отпустит — от меня не ждите. Так вот — без обид!..
Отойдя немного, он бросил через плечо:
— А отпустит, разговор будет другой*
3
У дальних амбаров уже никого не видно — все давно разошлись. Скрылся с глаз и Сайфи.
Апипэ беспокойно заерзала, закряхтела:
— По домам, что ль, пойдем? Гляньте, только мы и сидим...
Но ей никто не ответил.
— Ну, как же нам, голубки, быть теперь? — промолвила Нэфисэ после раздумья. — Не хватит у нас семян.
Вскинув длинные черные ресницы, она испытующе смотрела то на одну, то на другую подругу. Кто знает, может, и ее Газиз сидит вот так перед боем с друзьями и вглядывается в их лица: хочет прочесть по ним, не сробеют ли? Нет ли в суровых солдатских глазах сомнения? Можно ли положиться на них в тяжелую минуту?.. Морщинки на лбу выдавали крайнюю озабоченность Нэфисэ.
— Ну, что поделаешь, если семян недостает? — отозвалась устало Зэйнэпбану, крупная широколицая девушка. — Не биться же головой о камень! Засеем, сколько сможем, а часть земли будет в залежи. Все равно больше не выпросишь у сухорукого.
Все удивленно посмотрели на нее. Мэулихэ даже заморгала глазами:
— Постой-ка, ты что это болтаешь? Землю незасеянной оставить?
— Да ведь семян не хватает...
— Упаси господи... Хороших родителей дочь, а мелешь несусветное. Тьфу, тьфу!.. Пусть ветром унесет твои слова! Ежели в такой год, в самую войну, землю не засеешь, разверзнется она под тобой, так и знай!
И без того всегда красная Зэйнэпбану залилась багровым румянцем.
— С отчаянья это я, Мэулихэ-апа...
Мэулихэ вся кипела. Глаза ее смотрели сурово, крылья тонкого носа вздрагивали.
— И в отчаянье не смей такое говорить! Пускай враги отчаиваются! Не хватает своего разума, сиди слушай, что другие скажут.