Наконец пришел бурмистр. Протискавшись сквозь толпу, он снял шапку, поклонился миру, потом, кашлянув в ладонь, начал:
— Люди добрые! Злые вороги бегут в нашу сторону. Казаки их шибко в плен берут. И нам велено обороняться, хватать супостатов, сколь возможно. Поднимайтесь стар и млад, кто с чем может. Наша взяла…
Тут поднялся шум. Бабы, услыхав, что «супостаты бегут в нашу сторону», заголосили на разные лады. Старики тоже загалдели, так что бурмистр, чтобы унять их, стал грозить возвращением бежавшего от французов в столицу барина.
Сычевский помещик был крутого нрава: его боялись больше, чем Наполеона.
Когда все стихло, бурмистр объявил твердо, что, мол, если бабы помогут, то он Бонапарта одолеет и Сычевка будет спасена.
— Только одна беда — некому пленных сдавать по начальству. Вся надежда на вас, — закончил он свою патриотическую речь.
Бабы молчали. Только одна не в меру сердобольная старушка, задумчиво пожевав губами, прошамкала:
— Как же это мы их, Ермил Иваныч, отводить будем? Хоть они супостаты, а все-таки люди. Жаль их.
Дело было новое, непонятное. Бабы явно сомневались в своих воинственных способностях. Бурмистр не знал, как бы их урезонить. Но тут его выручила старостиха. Она вышла на середину овина и сказала:
— Бабы!.. Сердце у нас жалостливое… Это правда. Только скажу вам: войне конца не будет, ежели мы всех ворогов не переловим и в казну не сдадим. Мужики наши с ними маются и из себя выходят. Поможем, как умеем.
Тут все зашумели. Как говорится, своя рубаха к телу ближе. Сердце баб болело и страдало за своих больше, чем за французов. У каждой из них брат или муж, оставив хозяйство, ушел в партизаны. Ну как им не помочь! Жалость жалостью, а землю оборонять все-таки надо. И они дружно согласились с Василисой. Старики тоже поддержали. Дело было общее, мирское. К тому же сычевские женщины — народ задористый.
Охотниц помогать партизанам супротив французов набралось хоть отбавляй.
В ту памятную ночь в селе долго не гасли огни.
Все население готовилось к походу.
Из сараев вытащили вилы, рогатины, отбивали косы, оттачивали топоры.
Часов в пять утра в овин собрались первые доброволки.
Старостиха и бурмистр по списку проверяли приходящих. Защитницы отечества, взволнованные выпавшей на их долю счастливой обязанностью, повиновались молча.
Еще не занялась заря, а вся Сычевка была уже на ногах.
Старостихина гвардия, вооруженная косами и дрекольем, окружила погреб. Ключарь отпер замок. Пленных вывели наружу. Бабы окружили их, и весь отряд двинулся за околицу. Впереди на коне ехала с острой косой в руке Василиса. Оставшиеся старики старухи и дети проводили отряд за околицу и стояли долго, пока последние ряды уходивших не скрылись за горизонтом.
Сначала дорога шла через пустынное, занесенное снегом поле.
Французы о чем-то переговаривались, но шли.
Пленный капитан, шагавший в середине отряда особенно ораторствовал.
— Где видано, — ворчал он, — чтоб нас, завоевавших полмира, гнали, как стадо овец? Стыд! Позор! Солдаты! Все равно вы подохнете в плену, не увидев Франции. Стыдитесь, вояки! Кто патриот, тот должен бежать.
Эта воркотня жгла солдатские сердца. Французы стали посматривать по сторонам.
Дорога вела через лес. Подходя к опушке, колонна сильно растянулась. Старостиха кричала пленным, чтоб плотнее сомкнули ряды, но они заупрямились.
Василиса грозно размахивала острой косой, но уговоры не действовали.
Один из солдат, ругаясь по-своему, вдруг бросился вперед, пытаясь стащить ее с лошади. Это послужило сигналом. Человек сорок французов кинулись на бабий конвой.
— Ратуйте! — закричала Василиса. — Бей их! — и ударила стаскивавшего ее с лошади пленного косой.
Солдат с рассеченной головой рухнул под копыта.
Свистящий крестьянский цеп размозжил череп главарю-капитану. В отчаянной драке были заколоты еще десять заговорщиков. Остальных пленников бабы и подростки, размахивая топорами и вилами, согнали в кучу, не давая им возможности выскочить из кольца.
Мятеж был подавлен. Отряд двинулся снова в путь.
Конвоирши, возмущенные непокорством, следили теперь за каждым движением пленников и благополучно привели их в соседний с Сычевкой город.
Старичок-комендант, увидав странный конвой, только головой покачал от удивления.
Он принял от Василисы пленных и выдал ей расписку.
Сычевский конвой двинулся обратно.
Один из отрядов наполеоновской армии отступал из сгоревшей Москвы по дороге к Смоленску.
Идти было трудно. Летящая навстречу снежная пыль слепила и колола лицо. Колени подгибались под тяжестью ослабевшего от голода тела. Ноги в тяжелых сапогах опухли и ныли. Сержант Нарбонн медленно вытаскивал их из снега и, осторожно переставляя, шел дальше, боясь упасть и замерзнуть.