— Что? Ничего. Чего вы галдите, бесовы дети? — прошептал барабанщик.
Его приподняли. Кто-то из солдат побежал за санитарами.
— Бинтов захвати, а то кровью изойдет! — закричали ему вслед столпившиеся вокруг Павлюка товарищи.
— Крови нет, — прохрипел раненый, хмуро посмотрев на сочувственные лица артиллеристов.
— Да ты же так помрешь, Павлюк, — сказал сигнальщик.
— Ну что ж… Я и без тебя знаю, что умру, — возразил барабанщик. — Братцы!.. А нет ли у кого табаку? Хочется закурить перед смертью.
Рыжий матрос сунул ему в руку трубку и кисет с табаком. Павлюк закурил, закашлялся и спросил:
— Скажи, Кошка, как ты разжился таким табаком?
— В губернии купил, папаша, — ответил матрос.
Барабанщик покачал головой:
— Добрый табак. Такого давненько не курил. Ну, братцы, будьте здоровы! Помираю.
— К орудиям! — скомандовал Головинский.
Гул и грохот заглушили его слова. Граната разорвалась у бруствера, обдав его защитников обломками щебня и земляной пыли.
Кто-то крикнул:
— Берегись! Жеребец летит!
Бомба пронеслась над бастионом. Запальная трубка ее горела ярким пламенем. Бомба, шипя и крутясь, упала посредине площадки, как раз у того места, где лежал мертвый Павлюк.
— Эй, прячься! — завопил сигнальщик. — Разорвет в куски!
Солдаты ринулись в разные стороны, ища спасения.
Лейтенант Головинский прижался к стене, бледный как полотно.
И только матрос Кошка, одолживший Павлюку табак, не растерялся.
Он бросился к бомбе, приподнял ее и швырнул в ушат с кашей.
Запальная трубка зашипела и погасла. Он вытащил бомбу из ушата, перекинул через бруствер обратно в ту сторону, откуда она прилетела. Все, кто прятался, сразу обрадовались. Страх прошел.
— К орудиям! — снова скомандовал Головинский. Артиллеристы бросились к пушкам.
— Одиннадцатая, двенадцатая!.. — закричал лейтенант.
Сигнальщик приложил дымящийся фитиль к затравке. Дым и грохот вырвались из пушечного жерла.
— Это им за Павлюка, — пробурчал матрос. Ответная пальба с бастиона началась. Воздух застонал от грохота снарядов. Едкий пороховой дым навис, как туман.
Через полчаса пальба с французских батарей начала умолкать. Утомленный неприятель стрелял все реже и реже. Наконец умолк и бастион.
Мертвого Павлюка санитары унесли в госпиталь. Лейтенант Головинский, сменившись с дежурства, ушел в офицерскую землянку отдыхать. Солдаты принялись за прерванную еду. Начались разговоры, смех.
— Ты ему побольше наложи! — кричали бойцы раздатчику каши. — Он бомбам не кланяется.
Матрос Кошка с усмешкой отвечал зубоскалам:
— Всякой дуре кланяться — шея заболит.
— Ишь ты! — ворчал сигнальщик. — Как тебя не разорвало?
— Меня-то? — переспросил матрос. — Меня ни бомба, ни пуля не берет.
— А штык как? — лукаво донимали солдаты.
Рыжий черноморец ухмылялся, черпая кашу ложкой.
— Штык? Что ж… Штык не знаю как…
В это время лейтенант Головинский, сидя в землянке, выводил карандашом на бумаге жирную цифру: «1854». Его партнер по картам капитан Перекомский ушел дежурить на бастион.
Медленно потягивая чубук, лейтенант писал родным. Он писал им о том, как по прихоти императора Николая Павловича неподготовленная Россия была втянута в войну.
Четыре вражеские армии, переплыв на кораблях Черное море, подошли к берегам Крыма.
Русские войска не смогли помешать высадке неприятельских десантов.
После большого неудачного боя при местечке Альма, расположенном вблизи Севастополя, русское командование начало укреплять город.
Вход в бухту был прегражден затопленными старыми кораблями, а на берегу выстроили укрепления. Враги не смогли взять их и начали планомерную осаду. Она шла уже десятый месяц.
Написав письмо, лейтенант прилег на койку и задумался. Дремота одолела его. Он заснул.
Выйдя на дежурство, капитан Перекомский обходил бастион. Проверив два орудия в правом углу бастиона, он пошел в левый угол. Куча солдат, столпившись у бруствера, глядела в сторону вражеских окопов.
— Разойдись! — крикнул капитан.
Но солдаты будто не слышали. Он подошел вплотную и тронул одного из них за плечо.
Солдат обернулся. Это был сигнальщик. Увидев командира, он встал во фронт.
— Что за базар? Порядка не знаете! — вспылил Перекомский. — Глазеете, как бабы. Ну, чего не видели?
— Вашбродь, — отозвался сигнальщик, — дозвольте доложить. Так что лошадь…