— Нам на позорище, — добавил один из артиллеристов.
К разговаривающим подошел матрос Кошка. Узнав, в чем дело, он тоже присоединился к общему негодованию.
— Ведь это же обидно, братцы! Эх, сердечный! И бежать не может, потому как мертв. Как бы его сюда доставить?
— И думать нечего, — возразил сигнальщик. — Убьют.
— А вот я попробую, — ответил Кошка.
— Ничего не выйдет, — проворчал один из солдат. — Подстрелят тебя французы, как зайца.
— Посмотрим! — сказал Кошка и пошел искать лейтенанта Головинского.
Выслушав матроса, лейтенант пожал плечами:
— На такое дело дать разрешения я не могу. Ступай к капитану.
Кошка, мрачно козырнув, отправился в капитанскую землянку. Осторожно приоткрыв дверь, чтобы не выпустить тепло, он увидел, что Перекомский что-то пишет. Капитан составлял очередные сводки убитых и живых.
Увидев матроса, он положил карандаш. Матрос снял шапку.
— Ваше благородие, — сказал Кошка. — Дозвольте спасти товарища от надругания.
— Какого товарища? — спросил Перекомский.
Кошка рассказал о мертвом унтере. Капитан нахмурился.
— Опять чудишь? — буркнул он. — А что, если подстрелят? Незачем живому из-за мертвого пропадать. Не могу разрешить.
Но Кошка стоял на своем.
— Ваше высокоблагородие, — бормотал он, — меня пуля не трогает. Отпустите, будьте так милостивы… Дозвольте…
Он так упорно клянчил, что Перекомский не выдержал.
— Ну, черт с тобой! — сказал он. — На меня не пеняй. Сам в могилу лезешь. Пойду просить Панфилова.
Начальник оборонительной линии севастопольских укреплений контр-адмирал Панфилов после уговоров дал наконец разрешение.
Довольный Кошка отправился в землянку и целую ночь оттуда не выходил. Взяв матрац, он распорол его, вытряхнул солому и сшил себе из холстины мешок. А для рук и головы сделал прорези.
Рано поутру он напялил на себя мешок и выбрался с бастиона. Спустившись с бруствера вниз, он осторожно пополз.
В утреннем тумане белая холстина почти сливалась со снегом. Ползти было трудно. Обледенелые камни раздирали руки до крови.
До вкопанного в землю мертвеца оставалось еще шагов сто, а уже начинало светать. Ползти дальше было бесцельно и опасно.
Кошка залег на снегу и весь день пролежал до темноты.
Руки и ноги закоченели, не разогнуть.
Когда стемнело, он опять пополз. Кое-как добрался до мертвеца, вытащил широкий нож, начал тихонько откапывать. Мерзлая земля поддавалась туго. Он долбил ее ножом. Искрошенные комья осторожно вынимал пригоршнями, отбрасывал в сторону.
Работал он долго, несколько часов. Наконец откопал. Труп стал качаться в яме. Кошка, обмотав мертвеца веревкой, привязал его к своей спине. С усилием он вытащил труп из ямы и медленно, изредка останавливаясь, двинулся в обратный путь.
Нести тяжело, и уже опять светать начинает.
Заметили англичане, что кто-то по снегу ползет, открыли пальбу.
Пули летят, а Кошка все ползет, мертвец у него на спине.
Вот уже наша горка близко.
Надо вверх подниматься, а сила вся на исходе.
Все колени и локти изодраны, не доползти никак.
Вскочил Кошка и побежал.
Бежит он, спотыкается, а пули все гуще да чаще.
Заприметили англичане, что пропал труп, поняли все, стали палить залпами.
Споткнулся Кошка, упал, потом опять поднялся…
Тут выскочили товарищи на подмогу, втащили смельчака с покойником на бруствер.
Все радовались и хвалили храброго матроса.
Севастополь переживал последние дни осады. Французам удалось захватить одно из главных укреплений города — Малахов курган.
Командование отдало приказ покинуть Севастополь.
Отойдя от города, русские войска стали строить новые укрепления.
Одиннадцатимесячная осада измучила обе воюющие стороны. Начались переговоры о мире. Вскоре он был подписан.
По окончании войны многие из русских моряков и солдат, в том числе и Кошка, получили возможность вернуться на родину. Как прошла его дальнейшая жизнь, никто не знает.
А через много лет в Севастополе был сооружен бронзовый памятник адмиралу Корнилову.
Раненый адмирал указывает рукой на укрепление. Внизу надпись: «Отстаивайте Севастополь!»
У ног его возле небольшой пушки стоит матрос Кошка с ядром в руках.
НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ
Перед каждым очередным парадом в первой роте Нижегородского пехотного полка неизменно происходил один и тот же разговор.
Фельдфебель Копыто почтительно докладывал ротному командиру: