Шлюпка подошла к шняве. Стоявший в ней офицер что-то крикнул на своем языке. Русские не поняли.
— Шут его знает! — пробурчал шкипер. — Чего он хочет? Спустите, ребята, трап.
Матросы спустили сходни. Шлюпка пристала вплотную к борту.
Пять матросов и офицер взобрались на палубу.
Перешагнув борт, они направили ружья на безоружных архангельцев. Русские подняли руки вверх.
Один из англичан, отложив в сторону винчестер, принялся их обыскивать, тщательно выворачивая карманы.
Найдя у шкипера бумажник с деньгами и бумагами, он раскрыл его и быстро передал офицеру. Шкипер заволновался:
— Постой!.. Куда? Деньги казенные. Я за них в ответе.
Но офицер молча направил на него пистолет. Пришлось покориться. Обыскав всех, англичане погнали русских матросов в трюм и заперли, а шкипера, подталкивая прикладами, спустили по трапу в свою шлюпку.
Его повезли на фрегат. Под караулом отвели в командирскую каюту. Капитан что-то писал. Офицер положил на стол бумажник, вытащил документы, разложил их и, козырнув, отошел в сторону.
Капитан посмотрел на бумаги, потом на пленника, словно изучая его.
— Ваше благородие, за что обижают? — заговорил шкипер, тыкая пальцем в лежащий на столе паспорт. — Фамилия моя Герасимов. Зовут меня Матвей Иваныч. А судно торговое, купца Попова. В Норвегию к его благородию господину Иогансону рожь и пеньку везем… Отпустите, сделайте милость.
Англичанин равнодушно выслушал объяснения. Он просил что-то по-английски. Шкипер его не понял, попробовал было по-норвежски снова объяснить, что судно торговое, но ему не дали, — два матроса взяли Матвея Ивановича и повели в карцер.
Там он просидел до вечера. Когда стало темнеть, часовой отвел его на палубу. У фрегата уже ждала шлюпка. Шкипера под караулом привезли обратно на шняву.
Взойдя на шняву, он увидел, что его судном владеют англичане. Караульные втолкнули его в трюм и закрыли люк. Падая, он задел что-то мягкое. Кто-то помог ему встать.
— Кто здесь? — спросил шкипер.
— Матвей Иваныч! — раздались обрадованные возгласы.
— Сколько вас здесь?
— Трое, — ответил юнга.
— А остальные где?
— Не знаем, — пробасил штурман, — должно быть, их увезли куда-то… Ну, Матвей Иваныч, рассказывай…
— Да что рассказывать! — вздохнул шкипер. — В плен попали… Грабеж среди бела дня… И что теперь делать, ума не приложу.
Моряки грустно вздохнули. Разговор смолк. Вскоре пленники уснули.
Утром крышка трюма открылась. Караульный просунул пленникам хлеб, кружку с водой и ушел. За стеной судна шелестела вода. По этому шуму можно было догадаться, что английский фрегат ведет шняву на буксире. Пленники окончательно приуныли. Особенно в отчаяние впал штурман. Дома у него осталась семья.
— Не видать мне ребятишек, — вздыхал штурман. — Вот так же деда моего англичане увезли. Посадили сердешного на островочек. На островочке ни одной живой души. Двадцать лет он так промаялся, говорить даже разучился, а потом кой-как домой прибыл да и помер. Знать, и нам будет такая погибель.
Шкипер утешал его, как мог.
— Не роняй достоинства, Федор Петрович, — говорил он. — Как-нибудь выберемся.
Но он и сам плохо в это верил. Надежды выбраться из плена не было никакой. Время текло томительно медленно.
Пленники развлекали друг друга воспоминаниями о прошлом. Матвей Герасимов был опытный моряк. Когда-то он имел свои транспортные суда. Ходил по Белому морю. Но ему не везло. Беда словно по пятам ходила. Шнявы его терпели крушение одна за другой. Обеднев, он пошел в шкиперы на чужие торговые парусники. Плавал долго. Накопил опыт. Ему было о чем порассказать.
Так прошло четыре дня. За это время шняву порядком пораздергало качкой. Пазы разошлись. В трюм набежало до четырех футов воды. Мешки с рожью намокли. Ветер посвежел, и тянуть осевшее судно было тяжело.
Утром на пятый день плена, когда открылась крышка трюма, русские увидели, что фрегат ушел и шнява плывет сама по себе. На палубе девять английских матросов и офицер.
Заметив такую перемену, Герасимов стал уговаривать своих товарищей вновь овладеть судном.
— Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Чего страшиться, ребята? — урезонивал он. — Все равно не в бою, так в плену погибать. А ведь коли удача будет, глядишь опять домой воротимся.
Архангельцы слушали его с тревогой. Штурман не соглашался.
— Не пойду я на такое дело, Матвей Иваныч. У меня дома жена, дети остались. При таком случае убьют или расстреляют, а если в плен попаду, так все-таки надежда будет, авось домой отпустят.