Огорченный Аврам Риванец начал рыться в сводках о работе бригад и звеньев, но по отрывочным сведениям, которые он выцарапал из этих сводок, так и не уяснил толком, была ли проведена культивация в междурядьях подсолнуха на участке Рувима, или на самом деле запущены пропашные культуры, как об этом писала газета?
И вот, когда Аврам совсем отчаялся, не в силах узнать что-либо о результатах неприятной заметки, в контору вдруг заявился — кто бы вы думали? — Рувим Шкляр, тот самый Шкляр, из-за которого, можно сказать, весь сыр-бор загорелся. Это был высокий плотный мужчина с широким загорелым лицом, чуть приплюснутым мясистым носом и узкими темными глазами.
Звеньевой стал, широко расставив ноги, посреди комнаты и огляделся, будто искал кого-то. Ох, как хотелось Риванцу узнать, что думает Рувим об этой заметке в газете.
«А вдруг он еще ничего не знает?» — мелькнуло в голове Аврама. Ведь все последние дни Рувим был на полях. Но счетовод тут же вспомнил, что в эту страдную пору пионеры доставляли газеты прямо в бригады и звенья.
«Значит, знает», — решил Аврам, но на всякий случай порылся в стопке газет и положил наверху ту, на которой красным карандашом была обведена интересующая его заметка. Но Рувим, казалось, не обратил на нее никакого внимания.
— Председателя тут не было? — спросил он как ни в чем не бывало.
— Уехал в город, я и сам его жду не дождусь.
Аврам помолчал немного, посмотрел на Шкляра, но в конце концов не выдержал и, показав глазами на газету, спросил:
— Что ты скажешь на это?
— На что?
— Да на то, что здесь напечатано.
Аврам в упор смотрел на Рувима и ждал, что тот ему скажет. Но Рувим, видимо, и впрямь ничего не знал о заметке.
— Будь на месте председатель — что бы тут творилось, не дай бог!.. Шутка ли, какой позор! — пошел напролом Риванец и так схватил газету, будто собрался прочесть заметку вслух недоумевающему Рувиму.
— А ну-ка, ну-ка, что там такое? — ничего не подозревая, спросил звеньевой.
— А это тебе — шуточки? — в свою очередь спросил Аврам, подавая Рувиму газету.
Шкляр начал читать отмеченную заметку и остолбенел. Кривая, похожая на гримасу улыбка поползла вниз от углов рта и застыла на его суровом, обветренном лице. Он хотел, видимо, прикрыть ею горечь обиды, вызванной заметкой, хотел — и не смог.
— Ничего, Рувим, еще разберутся, поймут, что это ошибка, — старался Аврам утешить звеньевого, но будто солью посыпал свежую рану Рувима словами, продиктованными жалостью. Вконец расстроенный звеньевой, нахмурившись, отошел к окну и стал беспокойно вглядываться, не покажется ли неподалеку от конторы председатель колхоза.
Дома Рувима уже давно поджидали.
— Где это ты пропадал? Я уж не знала, что и подумать, — обрадованно вскинулась жена Рувима Ципа, худенькая остроносая женщина с узкими, будто всегда прищуренными глазами.
— А я сразу же с поля зашел в контору — хотел повидать председателя.
— Да он, говорят, куда-то уехал, — отозвалась хлопотавшая по хозяйству Ципа. Она подала мужу таз с водой, полотенце и мыло. Рувим тщательно умылся, а жена тем временем положила на стол буханку хорошо выпеченного, чуть подгоревшего ржаного хлеба и налила тарелку густого фасолевого супа с клецками. Рувим присел к столу и быстро, с аппетитом опорожнил тарелку и, пока жена не подала второе блюдо, стал расспрашивать ее о домашних делах. Словоохотливая Ципа, ворочая горшками и гремя тарелками, обстоятельно обо всем рассказала ему.
— А где же наш Лева? — спохватился Рувим.
— Кто его знает, где он носится, — ответила мать. — Он же пионер — развозит по бригадам и звеньям газеты… Разве ты его не видел в поле?
— Нет, ни сегодня, ни вчера он туда не заявился.
— И газету вам не привезли? Ну, теперь понятно… Ему, бедняжке, обидно — стыд-то какой, — глубоко вздыхая, сказала Ципа. — Мальчик даже почернел от горя — в глаза людям смотреть не может. Станет он тебе развозить газету с такой заметкой о его отце! Да разве может он быть равнодушным, когда тебя ругают? Разве он не знает, как его отец трудится — из сил выбивается, чтобы его звено работало как можно лучше? И вот на тебе — хороша благодарность за все твое старание, за всю проделанную работу, за всё!
Рувим хорошо помнит, как его Левка, еще совсем малыш, спрашивал, бывало:
— Папа, почему ты не герой?
— А почему тебе так хочется, чтобы я обязательно был героем? — в свою очередь спрашивал сына Рувим, с отцовской нежностью гладя его по голове.