– А какой он, когда он – это он?
– О, он очень серьезный. Даже слишком. Потому-то я и перестала с ним встречаться; то он позвонит и скажет, что у него много работы и что он задержится в офисе допоздна, а то вдруг притащит на ужин какого-нибудь очередного клиента… А когда еще случилось это… – Она махнула рукой, негласно давая ему понять, что она имеет в виду. – Словом, я сказала ему, что не хочу его больше видеть.
– И как он на это отреагировал?
– По-моему, он обрадовался до чертиков, особенно после того, как я сказала, что подпишу все необходимые бумаги, как требовали его адвокаты.
– И вы с тех пор так ни разу и не увиделись?
– Нет. Сталкиваемся иногда на улице, сами знаете, как это бывает; «привет», «привет», и больше ничего. Даже не останавливаемся, чтобы поболтать, расспросить, как дела, как жизнь, что-то в этом роде. Ничего подобного.
Брунетти снова вытащил из кармана портмоне и протянул ей свою визитку.
– Синьорина, если вы еще что-нибудь припомните, будьте добры, позвоните, пожалуйста, в квестуру, ладно?
Она взяла карточку и рассеянно сунула ее в кармашек коричневой кофточки.
– Разумеется, – равнодушно процедила она, и Брунетти усомнился, что его визитка доживет до обеденного перерыва.
Пожав синьорине руку и распрощавшись, Брунетти проделал обратный путь мимо стоек с мехами и направился к эскалатору. Уже на выходе он задумался о том, сколько сокрытых от налоговой полиции миллионов лир было выплачено синьорине Бонамини в обмен на ее подпись. Но, как он всегда напоминал себе в таких случаях, уклонение от уплаты налогов не входило в сферу его компетенции.
19
Не успел Брунетти войти в вестибюль квестуры после обеденного перерыва, как охранник сообщил ему, что Патта хочет его видеть. Опасаясь, что Скарпа уже успел пожаловаться своему покровителю, Брунетти, не теряя ни минуты, поднялся к вице-квесторе.
Но, если даже лейтенант Скарпа и сказал что-нибудь, Патта не подал виду. Брунетти с удивлением заметил, что тот пребывает в благодушном настроении, что случалось крайне редко и вообще было для него нетипично. Что-то здесь не так, подумал Брунетти и сразу обратился в слух.
– Ну, как продвигается расследование дела об убийстве Лоренцони, Брунетти? – осведомился Патта, как только тот уселся напротив него. – Есть какие-нибудь результаты?
– Пока нет, сэр, но у нас есть несколько значительных зацепок. – Эта тщательно взвешенная ложь, как показалось Брунетти, позволила бы создать иллюзию, что вице-квесторе в курсе всех подробностей, и вместе с тем предотвратила бы дальнейшие расспросы с его стороны.
– Отлично, отлично, – закивал Патта.
Брунетти этого было вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что его ни капельки не интересуют ни Лоренцони, ни само расследование; его мысли были явно заняты чем-то другим, и ему не терпелось об этом сообщить. Брунетти помолчал; долгий опыт общения с Паттой подсказывал ему, что порой тот предпочитал, чтобы новости из него вытягивали клещами. Как бы там ни было, Брунетти не собирался ему в этом помогать.
В конце концов Патта не выдержал:
– Это по поводу передачи, Брунетти.
– Да, сэр? – учтиво откликнулся Брунетти.
– Той самой, которую готовит съемочная группа с телеканала RAI. Передача будет посвящена работе полиции.
Брунетти начал смутно припоминать что-то о готовящейся телепередаче, посвященной работе полиции. Съемки должны были проходить в Падуе. Несколько недель назад ему прислали письмо, в котором спрашивали, не хочет ли он выступить в качестве консультанта. А может, он предпочтет роль комментатора? Брунетти выбросил письмо в корзину для мусора и благополучно забыл о нем, равно как и о самой передаче.
– Да, сэр? – повторил он не менее учтиво.
– Им нужен ты.
– Прошу прощения, сэр?
– Им нужен ты. В качестве консультанта. Еще им нужно, чтобы ты дал продолжительное интервью о работе полицейской системы в целом.
Брунетти подумал о работе, которая ждала его, о расследовании, которое он вел.
– Но ведь это какой-то абсурд, – сказал он.
– То же самое я им и сказал, – поддержал его Патта, – сказал, что им нужен кто-нибудь с большим опытом, с более широким взглядом на работу полиции, – словом, человек, способный оценить нашу работу в целом, а не как серию отдельных правонарушений и мелких частных случаев.
Одной из особенностей характера вице-квесторе, наиболее раздражавших Брунетти, было то, что те дешевенькие мелодрамы, которые он так любил разыгрывать, были еще, ко всему прочему, написаны никудышным сценаристом.
– И как они на это отреагировали, сэр?
– Сказали, что им нужно позвонить в Рим, поскольку предложение поступило именно оттуда. Скорее всего, они свяжутся со мной завтра утром. – Судя по его тону, он задал Брунетти вопрос и ждал немедленного ответа.
– Не могу себе представить, сэр, кому могло прийти в голову предложить мою кандидатуру. Честно признаться, мне это не по душе, и я бы предпочел не ввязываться в это дело.
– Я так им и сказал, – ответил Патта, но, поймав неподдельное удивление, отразившееся на лице Брунетти, поспешно добавил: – Я ведь знал, что ты не захочешь, чтобы тебя отрывали от этого дела Лоренцони, особенно после возобновления расследования.
– И? – спросил Брунетти.
– Я взял на себя смелость предложить им другую кандидатуру.
– Человека с большим опытом?
– Естественно.
– Кого? – без обиняков спросил Брунетти.
– Себя, разумеется, – отвечал Патта ровным тоном, как будто давал инструкции, как если бы он докладывал о точке кипения воды.
И хотя Брунетти не испытывал ни малейшего желания участвовать в этой передаче, он сразу же закипел от этого потрясающего самодовольства, от уверенности Патты, что он может вот так, запросто принимать подобные решения.
– Эта студия находится в Падуе, если я не ошибаюсь? – спросил он.
– Ну да; а какая тебе, собственно, разница? – удивился Патта.
Тут Брунетти словно черт дернул за язык, и он сказал:
– Тогда, по всей вероятности, их передача в первую очередь предназначена для аудитории округа Венето, и вполне возможно, что они захотят, чтобы в ней принял участие кто-то из местных; сами понимаете, тот, кто говорит на местном диалекте или по крайней мере производит впечатление человека, который здесь родился и вырос.
Все благодушие Патты сразу как ветром сдуло.
– Сомневаюсь, чтобы это имело какое-либо значение. Преступность есть преступность, и потому должна рассматриваться в масштабах всей страны, а не отдельно взятой провинции, как ты, по всей видимости, считаешь. – Его маленькие глазки недобро сощурились, и он осведомился: – Ты, случайно, не состоишь в Северной лиге, нет?
Брунетти, разумеется, в ней не состоял, но его возмутило то, что Патта задает ему подобные вопросы. Что он себе позволяет, в конце концов? Пропустив бестактность Патты мимо ушей, он сказал:
– Я и не предполагал, что вы позвали меня сюда, чтобы затевать политическую дискуссию, сэр.
Патте, перед мысленным взором которого уже маячила заманчивая перспектива появления на телеэкране, стоило большого труда сдержать закипающий в нем праведный гнев.
– Нет, не собирался, но я хотел обратить твое внимание на опасность подобного рода убеждений. – Он поправил папку у себя на столе и вдруг как ни в чем не бывало спокойно осведомился: – Ну и что мы, по-твоему, будем делать со всей этой белибердой?
Брунетти всегда обращал внимание на особенности речи; вот и сейчас его позабавило, во-первых, то, с какой легкостью Патта употребил местоимение «мы», а во-вторых, то, как он пренебрежительно отозвался о телепередаче как о «белиберде». Ему наверняка до смерти хочется стать героем экрана, подумал Брунетти.
– Когда они позвонят, передайте им, что мне это неинтересно.
– А потом что? – спросил Патта и вызывающе воззрился на Брунетти: посмотрим, мол, что ты на это скажешь.
– А потом поступайте по вашему усмотрению, сэр.