Синьорина Элеттра быстро вернулась с роскошной вазой, которую Брунетти не раз видел у нее на столе и которой так часто восхищался.
– Думаю, это как раз то, что надо, – сказала она, наполнив вазу водой и ставя позади цветов. Затем она принялась аккуратно один за другим ставить их в вазу.
– Как это получилось, что у вас оказался лишний букет, синьорина? – спросил он и не смог удержаться от улыбки, глядя на синьорину и на цветы.
– Все очень просто: сегодня я подсчитывала ежемесячные расходы вице-квесторе и обнаружила остаток в пятьсот тысяч лир.
– Но откуда взялись эти деньги?
– Эти деньги полагалось ежемесячно отчислять на нужды канцелярии, – она воткнула ярко-красный гладиолус между двумя белыми, – ну, и поскольку сегодня последний день месяца, я решила кое-кому подарить цветы.
– Мне?
– Да, и сержанту Вьянелло, и Пучетти, еще букет роз ребятам из охраны.
– А женщинам из Иностранного отдела? – спросил Брунетти, удивляясь про себя, что, заказывая цветы, синьорина подумала только о мужчинах.
– Нет, – отрезала она, – последние два месяца им и так доставляют их дважды в неделю. – Покончив с цветами, она снова повернулась к нему. – Ну-с, куда вам их поставить? – осведомилась она, водружая вазу на край стола. – Сюда?
– Нет, пожалуй, лучше на подоконник.
Она послушно перенесла вазу и поставила на подоконник центрального окна.
– Сюда? – Она обернулась, чтобы проследить за его реакцией.
– Да, – ответил он, и его лицо озарилось улыбкой. – До чего же они хороши, синьорина. Огромное вам спасибо.
– Я рада, что они вам нравятся, Dottore, – ответила она и улыбнулась ему в ответ.
Брунетти прошел обратно к столу и хотел было сунуть результаты анализов в папку, но вдруг что-то остановило его, и он, разгладив их рукой, углубился в чтение. Но вскоре понял, что теряет время даром, поскольку это был ряд каких-то названий и цифр. Названия ему ничего не говорили; цифры с таким же успехом могли быть результатами соревнований по крикету или ценами на Токийской бирже. Сначала его охватило отчаяние; но прежде, чем он успел швырнуть бумаги в мусорную корзину, его вдруг осенило, и он, сняв трубку, набрал номер телефона Серджио.
После того как он добрых десять минут беседовал с Марией Грацией, уверяя ее, что они непременно будут к ужину в пятницу вечером, он попросил к телефону брата, который уже вернулся домой из лаборатории. Брунетти, которого порядком утомила учтиво-бессмысленная болтовня с невесткой, набросился на Серджио без всяких предисловий:
– Серджио, ты хорошо разбираешься в лабораторных анализах? Можешь объяснить мне, что означают результаты?
Серджио по-своему понял встревоженный тон брата и поэтому воздержался от расспросов.
– По большей части, да. Диктуй.
– Так… Глюкоза – семьдесят пять.
– Это уровень сахара в крови. Чтобы проверить, нет ли у тебя диабета. Семьдесят пять – это норма.
– Триглицериды. По-моему, две целых пять десятых.
– Уровень холестерина. Немного высоковат, но, в общем, ничего страшного.
– Лимфоциты… Одна тысяча.
– Что?!
Брунетти повторил значение.
– Ты в этом уверен? – выдавил Серджио.
Брунетти еще раз внимательно изучил показатели лимфоцитов.
– Да, тысяча.
– М-м… В это трудно поверить. Ты себя хорошо чувствуешь? Голова не кружится? – В голосе брата послышалось неподдельное волнение.
– Чего?
– Когда тебя обследовали в последний раз?
– Что? Нет, нет, это не мои анализы. Это… другого человека.
– О, слава богу. – Серджио облегченно вздохнул. Немного помедлив, он собрался с мыслями и спросил: – Что-нибудь еще?
– Нет, ты сначала скажи мне, что это значит, – настойчиво попросил Брунетти, встревоженный реакцией брата.
– Не могу ничего сказать; по крайней мере до тех пор, пока не буду знать о других показателях.
Брунетти зачитал ему оставшиеся показатели.
– Это все.
– Еще что-нибудь есть?
– Там, внизу, приписка, что… «снижена функция селезенки». И что-то еще о… – Брунетти замолчал, вглядываясь в каракули доктора, – что-то похожее на… «стекловидное тело», или «мембраны», не могу разобрать.
Серджио долго молчал; наконец он спросил:
– Сколько лет было этому человеку?
– Двадцать один, – до Брунетти не сразу дошел смысл вопроса, – послушай, почему ты сказал «было»?
– Потому что тот, у кого такие показатели, не жилец.
– Показатели чего?
– Он курил? – ответил Серджио вопросом на вопрос.
Брунетти вспомнил слова Франчески о том, что «Роберто был хуже любого американца» в том плане, что не выносил табачного дыма.
– Нет.
– Пил?
– Серджио, о чем ты? Все пьют.
– Не прикидывайся идиотом, Гвидо, – неожиданно вскипел Серджио, – ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Он много пил?
– Пожалуй, больше, чем следовало бы.
– Какие-нибудь заболевания?
– Нет, по крайней мере мне об этом ничего не известно. Если не считать последних двух недель до смерти, он был абсолютно здоров; в общем, ни на что не жаловался.
– Отчего же он тогда умер?
– От выстрела в затылок.
– Он был жив, когда его застрелили? – спросил Серджио.
– Ну да, разу… – начал было Брунетти, но вдруг остановился. Теперь он не знал, что и думать. – По нашей версии, да.
– Проверим, – быстро отреагировал Серджио.
– Сомневаюсь, что это возможно.
– А почему нет? У вас что, нет тела?
– По правде сказать, от него мало что осталось.
– Так это тот самый Лоренцони?
– Да.
Вслед за этим в трубке повисло тягостное молчание. Наконец Брунетти спросил:
– Скажи мне, что значат все эти показатели?
– Ты ведь знаешь, что я не врач… – начал Серджио, но Брунетти перебил его:
– Серджио, ты не на допросе. Мне просто надо знать. Для самого себя. На что указывают эти результаты?
– Смертельная доза облучения, – коротко бросил Серджио. Брунетти промолчал, и тот пояснил: – Во-первых, состояние селезенки. При отсутствии внутренних заболеваний это могут быть только последствия облучения. И содержание лимфоцитов в крови… просто чудовищно низкое. И легкие… Интересно, что от них осталось?
Брунетти вспомнил слова патологоанатома: судя по его легким, он «дымил, как паровоз, в течение многих лет». Такие легкие могли принадлежать курильщику со стажем, а не юноше двадцати одного года. В то время Брунетти не придал значения явному противоречию между выводами medico legale и заверениями Франчески, что Роберто на дух не переносил табачного дыма. Он поделился своими соображениями с братом, а затем спросил:
– Что-нибудь еще?
– Да все вместе: селезенка, легкие, состав крови…
– Ты уверен, Серджио? – спросил он, на минуту забыв, что разговаривает со старшим братом, только что с триумфом вернувшимся из Рима с конференции, посвященной последствиям взрыва на Чернобыльской АЭС и радиоактивного облучения.
– Да.
Брунетти вспомнил о путешествии Роберто по Европе, маршрут которого он мысленно начертил при помощи его же кредитных карточек; путешествии по бывшим советским республикам, столь же богатым природными ресурсами, сколь и боеприпасами, от которых они, после крушения империи, стремились избавиться любым доступным способом.
– Матерь Божия, – прошептал он, озаренный внезапной догадкой.
– Что такое, Гвидо? – спросил брат.
– Слушай, а как обычно перевозят эти штуки?
– Что за штуки?
– Радиоактивные материалы. Или как там их…
– Ну, это зависит от…
– От чего?
– От количества, разумеется, и от уровня радиоактивности.
– Приведи мне пример, – потребовал Брунетти и, устыдившись собственной бесцеремонности, поспешно добавил: – Это очень важно.
– Если это те материалы, которые мы используем для радиотерапии, то они доставляются в специальных контейнерах.
– Какого размера?
– Не больше чемодана. Может, даже меньше; это зависит от уровня радиоактивности и количества материала.