Современные пластиковые столики, на которых громоздилась вся эта оргтехника, казались совершенно неуместными на фоне бархатных драпри, стрельчатых окон и открывавшегося из них вида на старинные готические башенки на крышах.
Граф сидел у компьютера за одним из столиков. Когда Брунетти вошел, он поднял на него вопрошающий взгляд.
– В чем дело? – Он даже не потрудился встать или предложить Брунетти стул.
– Я пришел обсудить с вами кое-какую новую информацию, – ответил Брунетти.
Граф напряженно выпрямился и сложил руки на столе.
– Для меня уже не существует никакой новой информации. Сына больше нет. Мой племянник убил его. А теперь и его нет. Для меня на этом все обрывается. Я ничего не хочу больше знать.
Брунетти окинул его долгим скептическим взглядом. Он даже не пытался это скрыть.
– Информация, которой я владею, поможет, как мне кажется, пролить свет на причины, по которым все это произошло.
– А мне, признаться, теперь без разницы, почему это произошло, – оборвал его граф, – для нас с женой вполне достаточно того, что уже произошло. Для меня теперь все кончено, ясно?
– Боюсь, что это невозможно… с некоторых пор, – мягко перебил его Брунетти.
– Что вы хотите этим сказать – «невозможно»?
– Существуют очень веские улики, указывающие на то, что это гораздо более запутанный случай, нежели похищение с целью получения выкупа, как это изначально предполагалось.
Неожиданно вспомнив о своих обязанностях хозяина, граф предложил Брунетти сесть и выключил компьютер.
– Какая информация?
– У вашей компании… или компаний обширные связи в Восточной Европе.
– Это вопрос или утверждение? – осведомился граф.
– Полагаю, и то и другое. Я догадываюсь, что вы имеете деловые связи в ряде стран Восточной Европы, но не знаю, насколько они обширны. – Брунетти выждал, пока граф соберется с мыслями, и поспешно добавил: – И какого рода заключались сделки.
– Синьор… я прошу прощения, забыл ваше имя… – начал граф.
– Брунетти.
– Синьор Брунетти, полиция ни на день не оставляла нас в покое в течение последних двух лет. Полагаю, у вас было достаточно времени, чтобы выяснить, насколько обширны мои деловые контакты со странами Восточной Европы и какого рода заключались сделки.
Брунетти понял, что это была явная провокация с его стороны, и потому предпочел промолчать.
– Что, скажете, я не прав? – не выдержал граф.
– Да, несомненно, нам многое удалось выяснить о ваших деловых контактах в странах Восточной Европы. Но это еще не все. По правде сказать, мне удалось разузнать еще кое-какие факты о вашей предпринимательской деятельности, до сих пор нам не известные, поскольку ни вы, ни ваш племянник ни разу об этом не упомянули.
– И что же это за факты такие? – небрежно спросил граф, давая понять, что его вряд ли чем-нибудь удивишь. Да и что нового, в конце концов, сможет сообщить ему этот навязчивый полицейский?
– Торговля ядерным оружием, – спокойно произнес Брунетти, но как только он выговорил эти страшные слова, его пронзила внезапная мысль о том, насколько ничтожны, неубедительны его доказательства, насколько поспешны его выводы, чтобы примчаться сюда, через весь город, и бросить ему в лицо подобного рода обвинение. Серджио не был врачом, и Брунетти так и не удосужился проверить, как тот ему советовал, счетчиком Гейгера, ни останки Роберто, ни место, где их нашли, на предмет радиоактивного излучения. Мало того, он даже не попытался больше узнать об их связях с Восточной Европой. Нет, он вскочил, будто ужаленный, и стремглав сорвался с места, подобно мальчишке, который завидел вдалеке фургончик мороженщика. И все ради чего? Чтобы порисоваться перед графом, разыгрывая из себя умного полицейского?
У графа вдруг задрожал подбородок. Его губы сжались в тоненькую ниточку. Он хотел было что-то сказать, как вдруг его взгляд метнулся в сторону двери: на пороге тихо и внезапно появилась графиня. Он вскочил и быстрыми шагами подошел к ней; Брунетти тоже поднялся, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Но когда он внимательней вгляделся в лицо женщины, остановившейся в дверях, кровь застыла у него в жилах; перед ним стояла высохшая, сгорбленная, дряхлая старуха, опиравшаяся на массивную деревянную трость, которую она сжимала… нет, не рукой, а, скорее, птичьей лапой. Брунетти заметил, что ее глаза сделались бессмысленно-мутными, будто свалившиеся на нее невзгоды навеки затянули их густой пеленой.
– Лудовико? – пролепетала она дрожащим голосом.
– Да, дорогая? – спросил он, беря ее за руку, бережно придерживая и вводя в комнату.
– Лудовико? – повторила она.
– В чем дело, дорогая? – спросил граф, склоняясь к ней; склоняясь, как показалось Брунетти, еще ниже, так как за последние дни она еще больше усохла.
Она помолчала, оперлась обеими руками на набалдашник трости и взглянула на мужа; быстро отвела взгляд, но потом снова перевела его на графа.
– Я забыла… – начала она и попыталась было улыбнуться, но, по всей вероятности, забыла и об этом тоже. Внезапно выражение ее лица изменилось, и она вдруг взглянула на мужа с невыразимым ужасом, будто перед ней предстал черный зловещий призрак. Она выставила руку с поднятой ладонью, словно пытаясь защититься от удара; но потом забыла и об этом, повернулась к нему спиной и, нащупывая тростью дорогу, побрела прочь из комнаты.
Граф и Брунетти прислушивались к стуку ее трости о мраморный пол коридора, становившемуся все тише по мере того, как она удалялась. Потом дверь закрылась, и они снова остались наедине.
Граф вернулся на свое прежнее место, но когда он сел и повернулся лицом к Брунетти, тому показалось, будто графиня за время своего кратковременного пребывания в комнате заразила графа своей старческой немощью: его глаза подернулись пеленой, уголки губ безвольно опустились.
– Она знает, – сдавленным голосом проговорил граф. – Но как вы об этом узнали? – прошептал он таким же безжизненным, как и у его жены, голосом.
Брунетти сел на стул и махнул рукой:
– Теперь уже не важно.
– А я что говорил? – вздохнул граф. Заметив удивление, отразившееся на лице Брунетти, он поспешно добавил: – Теперь уже это не имеет значения.
– Нет, – возразил Брунетти. – Разве не важно, почему погиб ваш сын? – Граф в ответ только пожал плечами. – Для нас это важно потому, что тогда мы сможем найти тех, кто его убил.
– Вы и так знаете, кто это сделал, – тихо сказал граф.
– Да, я знаю, кто их послал. Мы оба это знаем. Но мне нужны имена! – Брунетти приподнялся со стула, удивляясь, с какой страстью он произнес эти слова, но не в силах сдержать закипавшее в нем негодование. – Имена! – опять этот истерический тон! Надо скорей взять себя в руки. Брунетти опустился на стул и уставился в пол, устыдившись собственной несдержанности.
– Паоло Фразетти и Эльвио Маскарини, – без тени смущения отвечал граф.
Брунетти оторопел. До него не сразу дошел смысл сказанного; но когда он наконец понял, о чем идет речь, то не поверил; а когда поверил, то… Внезапно вся картина событий, постепенно вырисовывавшаяся в его голове, начиная с момента обнаружения останков Роберто на заброшенном поле, предстала перед его мысленным взором; на этот раз это было намного страшней, чем разлагающиеся останки сына графа Лудовико, – чудовищная, леденящая душу картина. Однако Брунетти отреагировал несколько странным образом: даже не взглянув на графа, он как завороженный вытянул из кармана записную книжку и записал в ней имена похитителей.
– Где мы сможем их разыскать? Вам известны их адреса? – Брунетти изо всех сил старался, чтобы его голос прозвучал ровно, будто бы ничего особенного не случилось, в то время как в его голове вихрем проносились вопросы, которые он должен был задать графу, пока тот не догадается, к каким фатальным последствиям привело его непонимание.
– Фразетти живет неподалеку от Санта-Марта. О другом мне ничего не известно.