…Примерно в четыре часа утра, когда Франциск еще спокойно спал в своей постели, Чарли только вошел в квартиру. Он чувствовал себя разбитым: сказывался недостаток отдыха. Двое суток почти без сна выбили его из колеи. Поднимаясь на скоростном лифте на последний этаж дома, Чарли еще и еще раз прокручивал в голове свой разговор с Домиником. И чем дальше, тем меньше все это ему нравилось. Начать хотя бы с того, что босс приказал Портено приехать, а время, между прочим, перевалило далеко за час.
Чарли поймал такси и прямо из аэропорта отправился на Атлантик-авеню, к Доминику. Прицци жил один в шестикомнатной квартире шикарного, очень дорогого дома, стоящего почти на самой границе Бруклина и Куинса, между Пенсильвания-авеню и Кросс-Бей. Чарли добрался до него, когда стрелки на часах сошлись у цифры два. На пятом этаже горел свет. Доминик ждал его с нетерпением. Портено знал: босс, и без того не особенно отличающийся тактичностью, раздражается, когда ему приходится ждать или выслушивать не очень лестные замечания в свой адрес. Учитывая, что сейчас глубокая ночь, Доминик окажется не просто раздраженным. Он будет зол.
Чарли пересек огромный холл, вошел в лифт и, поднявшись на пятый этаж, коротко позвонил, нажав кнопку звонка. Несмотря на то, что его ждали, дверь открылась только через несколько минут. Доминик в шелковом халате, из-под которого виднелась бежевая рубашка, хмуро посмотрел на него.
— Входи.
Вот так. Ни «здравствуй», ни даже кивка. Портено вздохнул. Да, босса никто не смог бы назвать слишком радушным человеком.
Они прошли в кабинет, освещенный хрустальной двенадцатирожковой люстрой. Доминик тут же занял место за массивным столом и закурил толстую сигару. Чарли терпеливо ждал. Змеи серого густого дыма поползли по комнате. Несмотря на работающий кондиционер, было довольно душно, а табачный смог отнюдь не делал воздух свежее и чище. Раскурив сигару, Доминик быстро взглянул в сторону продолжавшего стоять Порчено и буркнул:
— Ну, как дела? Деньги с тобой? Все нормально?
У Чарли появилось дикое искушение швырнуть саквояж в эту надменную рожу, сказать что-нибудь покрепче и уйти, хлопнув дверью. Конечно, он не сделал ни того, ни другого, ни третьего, но ему пришлось молчать не меньше полминуты, чтобы утихомирить поднимающееся в груди бешенство. Он еще раз глубоко вздохнул, задержал дыхание и лишь затем, выпустив воздух, спокойно ответил:
— Я привез триста шестьдесят тысяч долларов.
Отвислые щеки Доминика дернулись, бульдожье лицо скривилось в недовольной гримасе.
— Почему только половина?
Чарли пожал плечами.
— Я пытался вытащить их из Хеллара, но он оказался крепким парнем, и мне пришлось убить его. Потом пришла жена Макси. Мы с ней поговорили, она сказала, что он привез какой-то саквояж несколько дней назад. Одним словом, там была только половина. А могло бы и ничего не быть.
— Это она тебе сказала? — недобро усмехнулся Доминик, отчего жесткие усы встали дыбом.
— Мне показалось, что она не врет.
— Показалось? Тебе показалось? — глаза Прицци превратились в узкие щелки.
— Я уверен. Она была очень испугана.
Доминик не спеша пыхнул сигарой и уставился на алый тлеющий кончик. Тонкая струйка дыма поднималась вверх, завиваясь колечками, клубясь и расползаясь тонким зыбким ковром.
— Так, так, так, — Прицци сделал еще затяжку. — А ты не думаешь, что она припрятала наши денежки? Или поделилась с кем-нибудь? Одним словом, что они могли у кого-нибудь осесть?
В его нарочито-добродушной интонации проскальзывали напряженные нотки. Скорее всего, Доминик злился на Чарли, и тот никак не мог понять, чем вызвано такое настроение босса.
— Не знаю, мне так не кажется. Скорее всего, или Макси, или Френки спустили их. Либо положили в банк на вымышленную фамилию. В любом случае, они для нас потеряны.
— Это наши деньги! — Доминик подался вперед. Сигара в его пальцах лопнула, и крошки табака посыпались на стол. — Мне нужны эти триста шестьдесят тысяч. Найди их.
В глазах зажегся красный огонек. Голос, остававшийся угрожающе-спокойным, с явно звучащей в нем струной злости, резко контрастировал с напряженным телом. У Чарли появилось ощущение, что Прицци сейчас бросится на него и вцепится толстыми пальцами в горло. Это чувство было настолько сильным, что он, повинуясь инстинкту, опустил руку в карман пиджака и на всякий случай обхватил поудобнее «кольт».
Закончив говорить, Доминик откинулся в кресле и швырнул сломанную сигару в пепельницу.