Словом, таких женщин он еще не встречал.
Мэйроуз отошла и скрылась в толпе.
— Что вы будете пить? — спросил Чарли.
— Может быть, бокал вина за жениха и невесту, — ответила она.
Ее голос напоминал дым в сосуде — он просто выплыл у нее изо рта, и Чарли показалось, что воздух окрасился в матовый цвет флорентийского золота с розовой подсветкой от бенгальских огней, как в День независимости четвертого июля. Он взглянул ей в глаза — и его точно током пронзило. Вот это да! Ресницы точно бахрома на абажуре, какие вязала мать, когда он был маленьким. Среди белоснежной эмали белков раскрываются карие — цвета кленового сиропа — цветы, словно лотосы в пруду. А внутри светятся оранжевые блестки, будто из мандариновой цедры, и плавают крохотные золотые рыбки. С чувством, что жизнь его изменилась навсегда, Чарли боялся даже представить, что будет, когда он увидит все остальное. Он был сражен наповал.
— Можно я отвезу вас домой? Ну… когда все закончится.
Она остановила официанта, несущего поднос с бокалами шампанского. Чарли взял два бокала.
— Я живу в Лос-Анджелесе.
— Я хотел сказать — ко мне домой.
На сцену поднялся каменнолицый старик с пегими от седины волосами и заговорил в микрофон. В его речи слышался классический провинциальный акцент. Винсент Прицци был стар, флегматичен и вял, будто морганатический супруг самой матери-земли. Когда он представил гостям дона Коррадо Прицци, Чарли вытянул шею и прислушался. За прошедшие два года он почти не видел дона Коррадо. Благоговейный шепот прокатился по залу, умолкли даже официанты-евреи, когда древнее, слабое тело зашаркало по сцене к микрофону. Присутствие в нем смерти и распада было настолько очевидно, что собравшиеся, кажется, даже вздохнули с облегчением, видя, что столь немощная плоть недолго прослужит пристанищем этим неизменным спутникам старости.
Среди лидеров братства один Коррадо Прицци постоянно возвышался и усиливал влияние, потому что строго соблюдал законы омерты, которые, в свою очередь, хранили его и защищали. Никому другому не удалось присутствовать как на съезде в Кливленде в 1928 году, так и в заливе Апалачи полвека спустя. В Кливленде, подобно многим, его арестовали, но его фотографии таинственным образом исчезли из архивов полиции. На протяжении более шестидесяти лет его слава и власть в братстве неизменно возрастали, а его влияние на правительство США росло в геометрической прогрессии. Ему сходила с рук даже дружба с покойным доном Карло Виццини, членом семьи действующего дона Сицилии, Пьетро Спины, сын которого присутствовал сегодня на свадьбе.
Дон Коррадо тронул сына за руку, прося наклониться. Винсент наклонился, выслушал, закивал и перевел в микрофон:
— Мой отец приветствует всех присутствующих на этом великом семейном празднике. Он говорит, что мы повеселимся на славу. Он предлагает тост за счастье молодых и желает им много детей.
Винсент поднял бокал. Восемьсот гостей как один подняли свои бокалы. Все стали пить. Старик, шаркая, медленно спустился со сцены и исчез за шторой, висевшей у рояля, в сопровождении двух охранников. Один прокладывал ему дорогу, а второй шел позади.
Снова зазвучала музыка. На этот раз играли «Ты сводишь меня с ума». Под эту песню Чарли в последний раз танцевал с женщиной.
— Может, потанцуем? — предложил он.
Но не успели они выйти на танцпол, как
Мэйроуз схватила Айрин за руку.
— Тебя к телефону, — сказала она.
— К телефону? — тупо переспросил Чарли, но они уже скрылись в толпе.
Он стоял, со страхом думая, что он станет делать, если она исчезла навсегда. Он не переживет этого! Дабы хоть чем-то занять мысли, он принялся фантазировать. Когда жених и невеста уедут, они с Айрин отправятся в парк напротив, посидят на лавочке, прогуляются, а затем поедут куда-нибудь ужинать.
Прождав минут двадцать, Чарли отправился на поиски. Ее нигде не было. Мэйроуз танцевала с Элом Мелвини, и Чарли стал пробираться вперед, надеясь после окончания танца спросить об Айрин. Прерывать танец он не хотел, боясь, что Айрин вдруг вернется и подумает, что ему интересны другие женщины. Когда Мэйроуз сошла с танцпола, он остановил ее и спросил:
— А где Айрин?
— Айрин?
— Да, ты же позвала ее к телефону.
— Дорогой мой, откуда мне знать?
Чарли оставался до самого конца. Он стоял
у дверей, вглядываясь в лица проходящих гостей и не зная, что он скажет, если увидит ее вместе с другим мужчиной. Что ж, он заговорит с ней. У него есть на это право, и пусть тот попробует возразить — он ему все пальцы переломает. А вдруг Айрин не захочет с ним разговаривать? Вдруг она сделает ему ручкой и молча выйдет? Или встретит его ледяным взглядом?