Майор Вонн, несмотря на свои сожаления, предложил суду ясную и заслуживающую доверия версию событий ночи. Майору Шарпу воспрепятствовали защитить его честь в поединке. Неудача терзала его. Он пошел ночью и убил мужа женщины, которую он безжалостно преследовал. Он очень сожалеет, что должен привести это свидетельство, но у нет другого выбора — и он передал письмо, подписанное и запечатанное печатью маркизы.
Нед Пакенхэм поднял письмо, как если бы оно было заражено чумой, и возвратил его Вонну. Письмо было внесено в протокол военного трибунала.
Вонн показал письмо Шарпу.
— Вы узнаете почерк, майор? Напоминаю вам, что вы находитесь под присягой.
Шарп изучал пухлое, умное лицо.
— Маркиза — француженка, она шпионка, и…
— Спасибо, майор, я только спросил, узнаете ли вы почерк. Узнаете?
Он узнал, но не видел смысла в том, что делать свое положение еще более мрачным, чем оно уже было.
— Я не могу сказать.
Вонн ушел назад к своему столу.
— К счастью, у нас есть свидетели, которые могут…
Шарп повысил голос.
— У меня есть другое письмо от…
— Мы заинтересованы в этом письме, майор!
Вонн резко развернулся, но Пакенхэм поднял руку. Он посмотрел Шарпу в глаза впервые с тех пор, как стрелок вошел в комнату.
— У вас есть другое письмо от этой леди?
Шарп кивнул. Он не сказал Трампер-Джонсу о письме, потому что у Шарпа не было никакой веры в способности молодого человека.
— Она написала мне, сэр, после смерти моей жены. Она хотела выразить мне свои соболезнования. Она сожалела, что не может передать их мне лично. — Он не смог удержаться от легкой улыбки. Такое письмо едва ли пришло бы от женщины, которую он преследовал. Он увидел вспышку надежды на лице лейтенанта Трампер-Джонса. — Я хотел бы, чтобы это письмо тоже занесли в протокол, сэр.
Генералы за столом улыбались, предвкушая победу Шарпа. Пакенхэм откинулся назад.
— У вас есть письмо, майор Шарп?
— В моем ранце, сэр.
— Майор Вонн? — Пакенхэм обернулся к валлийцу. — У вас нет никаких возражений?
— Нет, сэр, ни одного. Но я должен сказать суду, что мы уже конфисковали имущество подсудимого, обыскали его, и никакого письма не было найдено.
— Оно находится в моем ранце! — сказал Шарп упрямо.
Вонн вздохнул.
— Майор Майкл Хоган проводил обыск, сэр. Никакого письма не было обнаружено.
Офицеры за столом снова смотрели на зеленую скатерть, на которой были разложены палаш Шарпа и ножны, побитые на войне, тоже лежали на столе.
Священник маркиза через переводчика засвидетельствовал, что он обнаружил слуг маркиза спящими перед комнатой его хозяина. Возможно, задал он вопрос, им дал сонное зелье подсудимый?
Капитан Морильос, похожий на быка человек, дал свои свидетельские показания. Он видел при свете факела, установленного на воротах сада, офицера стрелков, выходящего в три утра. Нет, он не видел лица человека, но он видел английский мундир и тяжелый палаш.
В зале суда было жарко. Шарп чувствовал, как пот выступил у него под рубашкой. Он слушал безнадежно, поскольку лейтенант Трампер-Джонс был не в состоянии сдвинуть капитана Морильоса с его точки зрения ни на дюйм. Капитан утверждал, что хорошо разбирается в мундирах и холодном оружии и уверен относительно того, что он видел.
У Шарпа не было ничего, кроме знания, что он не виноват. Он поужинал с Харпером, Изабеллой и Д’Алембором, но он ушел до полуночи. Он спал в своей квартире, но он не мог привести свидетелей, которые могли бы поклясться, что они наблюдали за ним всю ночь.
Майор Вонн отмахнулся от мухи, жужжавшей перед его лицом.
— Майор Шарп. Вы знали маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба?
— Да.
— И это знакомство, — выделил он последнее слово, — стало причиной вызова, который вы приняли вчера?
— Нет.
— Нет?
— Я никогда не угрожал ей.
— Отрадно слышать это. — Вонн улыбнулся и сделал два неторопливых шага к центру комнаты. — Но вы действительно знали ее?
— Да.
— Хорошо? Вы знали ее хорошо?
— Да, но…
— Достаточно. Вас вызвал майор Мендора, помощник генерала?
— Да.
— И вы приняли вызов?
— Да.
— Даже при том, что вы знали, что принятие вызова вступает в противоречие с приказами по строевой части армии?
Шарп посмотрел в самодовольное лицо обвинителя.
— Я пошел в брешь в Бадахосе тоже без приказа.
Двое из офицеров за столом улыбнулись. Вонн только поднял бровь.
— Еще одно непродуманное действие, майор?
Шарп ничего не сказал. Вонн вздохнул и отошел назад к столу. Он аккуратно сложил свои бумаги, как если бы он знал, что они больше не понадобятся.
— Вам воспрепятствовали закончить этот поединок?
— Да.
— Мы должны быть благодарны, что хоть кто-то исполнил свои обязанности вчера. По-видимому, майор, вы чувствовали себя смертельно оскорбленным?
Шарп нахмурился.
— Нет.
— Ах! Вы дрались на дуэли ради тренировки, может быть?
— Я дрался за свою честь.
Вонн ничего не сказал. Слово висело, напыщенное и глупое, в напряженное атмосфере суда.
Офицеры из состава суда пытались найти другие свидетельства, но не было ни одного. У Шарпа не было никаких свидетелей. Его отправили назад в его камеру ждать приговора.
Прошло только десять минут до того, как его сопроводили обратно.
Он был виновен.
Лейтенант Трампер-Джонс, с прядью волос, закрывшей ему один глаз, произнес удивительно страстную речь в пользу приговоренного. Он описал его храбрость, перечислил все его действия на поле боя, цитировал «Таймс», который называл Шарпа «отважным сыном Альбиона». По причине его героизма, его вклада в эту войну, сказал Трампер-Джонс, суд должен смягчить наказание.
Майор Вонн признал наличие храбрости. Он указал, однако, также и на то, что испанцы доверили Веллингтону свою честь и свою армию. И это доверие было подорвано. Испанцы усомнились бы в честных намерениях союзника, который позволяет убийце одного из их именитых граждан, отважного генерала, который подавил восстание в Банда Ориенталь, остаться безнаказанным. В интересах союза, так же как, естественно, и правосудия, майор боится, что он должен требовать самого строгого наказания. Он казался опечаленным, но говорил с уверенностью человека, который знал результат.
Генералу Пакенхэму было неловко. Он тоже был здесь по приказу. Его взгляд избегал подсудимого, когда он приказал, что майор Шарп должен быть лишен звания и уволен из армии. Когда эти формальности будут закончены — что должно быть сделано к четырем часам того же дня, Ричард Шарп должен будет сопровожден к главной площади города, где в присутствии четырех испанских батальонов он будет повешен.
Неохотно, с болью в глазах, Пакенхэм посмотрел на Шарпа.
— Что-нибудь хотите сказать?
Шарп посмотрел на него вызывающе:
— Прошу разрешения умереть в куртке стрелка, сэр.
— Отказано. — Пакенхэм выглядел так, словно хотел добавить, что Шарп опозорил его мундир, но эти слова так и не прозвучали. — Слушание закрыто.
Он встал, и Шарпа вывели от зала суда — со связанными руками, приговоренного к повешению.
Глава 7
Лорд Стокли, один из адъютантов Веллингтона, задал ему вопрос, следует ли подать вино испанским офицерам, которые приехали, чтобы наблюдать казнь.
Веллингтон уставился на него холодными синими глазами:
— Это — казнь, Стокли, а не проклятые крестины.
Стокли решил, что будет лучше не упоминать, что в его семье завтрак подается и в том, и в другом случае.
— Очень хорошо, милорд.
Он решил, что никогда не видел своего начальника в таком плохом настроении.
Так оно и было на самом деле. Ущерб, который мог быть причинен ненадежному союзу между британцами и испанцами, был огромен. Ни один испанский солдат, насколько знал Веллингтон, не испытывал любви к маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба, но убийство превратило его в мученика. Проклятые церковники поспешили, как обычно, высказать свое мнение, произнося резкие антипротестантские проповеди, но Веллингтон гордился тем, что он был быстрее. Преступника осудили и повесят прежде, чем зайдет солнце в день убийства. Испанцы, готовые вносить тщательно разработанные протесты, нашли, что у их парусов украли ветер. Они объявили, что считают себя удовлетворенными быстрым возмездием его Светлости.