— Вы настолько уверены?
Журден был настолько уверен. Он знал, что победил, он чувствовал вкус победы.
От грома пушек дрожали серебряные столовые приборы на белой скатерти в самой роскошной гостинице Витории. Официанты накрывали столы на сто пятьдесят персон. Бутылки с вином, расставленные плотными группами на всех столах, позванивали все вместе, словно тысяча маленьких колокольчиков.
Цветы уже срезали и расставили на главном столе. Здесь будет сидеть король Жозеф во время банкета в честь победы, одержанной французами. Трехцветное знамя свисало с потолка. Хрустальные люстры вибрировали в такт орудийным залпам. Вся огромная комната была заполнена позвякиванием, постукиванием, побрякиванием.
Владелец гостиницы смотрел на комнату и понимал, что его люди сделали все отлично. Он сложил на груди руки. Надо было потребовать, чтобы французы заплатили за банкет заранее. Они заказали лучший медок, бургундское и шампанское, на кухне готовили пять быков, двух баранов, двести куропаток и сто цыплят. Он застонал. Патриот в нем молился о британской победе, но бизнесмен боялся, что британцы не смогут заплатить за то, что заказал их противник. Он слушал гром пушек, и его кошелек, который был важнее национальной гордости, молил, чтобы они победили.
Маркиз Веллингтон, сидя на коне на пологом склоне западных холмов, наблюдал, как французские пушки изрыгали пламя и дым, убивая его людей на поле битвы. Ни один из штабных офицеров Веллингтона не говорил с ним. Все небо, казалось, дрожало от мощных орудийных залпов.
Штабные офицеры рассеялись по склону ниже него. Случайному глазу показалось бы, что на западном холме и в дефиле царит хаос. Раненые ползли к лекарям, в то время как другие солдаты ждали сражения. Тот, кто никогда не видел сражения, не увидел бы никакого порядка в случайном расположении солдат. Им оставалось только надеяться, что существует хоть какой-то план как прийти им на помощь.
План существовал. Журден планировал остановить его атаку пушками, а Веллингтон планировал захватить те пушки в кулак и сжать.
Английский генерал представлял свой план в виде ладони левой руки, положенной на карту.
Большой палец — атака на высоты.
Указательный палец — войска, которые двигались ниже высот навстречу пушечным залпам, войска, остановленные французской артиллерией, войска, которые терпели одну ужасную минуту за другой.
Большой и указательный пальцы, как предполагалось, должны были лишь приковать внимание противника, оттянуть его резервы к юго-западу, и когда это будет сделано, остальные три пальца протянутся с севера.
Но где они? Солдаты на равнине умирали, потому что колонны по левую руку опаздывали, и Веллингтон, который очень не хотел видеть, как его люди умирают понапрасну, не мог позволить себе утешаться мыслью о том, что чем дольше он ждет, тем более его противник убеждается, что главный удар наносится с запада.
Он проехал несколько шагов по склону и посмотрел на север. Поле казалась пустым. Он щелкнул пальцами. Адъютант подскочил к нему.
Генерал обернулся.
— Поторопите их!
— Милорд.
Не было никакой потребности объяснить, кого следует поторопить. Три колонны должны прийти с северных холмов, колонны, которые растопчут посевы вдоль реки, перейдут мосты и атакуют французский правый фланг. Веллингтон задавался вопросом, почему, ради Бога, французы оставили мосты неповрежденными. Его конная разведка не доносила о пороховых зарядах, готовых поднять на воздух арки мостов. Это не имело никакого смысла. Генерал боялся, что его атакующие с севера войска будут идти вброд и их тела поплывут по течению в окровавленной воде, но французы оставили мосты в целости.
Однако три колонны, которые как пальцы сожмут французскую армию, не появлялись, и их опоздание означало, что французские орудия вызывают тяжелые потери на равнине. Пальцы правой руки Веллингтона барабанили по луке седла. Он ждал, в то время как ниже него пушки сотрясали это теплое утро.
— Милый капитан Сомье!
— Мадам? — Он казался усталым. Восемь раз маркиза заставляла его хромать вниз через переполненные ряды — то за новой бутылкой вина, то снова за печеньем.
— В моей коляске лежит пляжный зонтик. Будет очень любезно с вашей стороны, если вы принесете его мне.
— С огромным удовольствием, мадам.
— Белый пляжный зонтик, не черный.
— Что-нибудь еще, что я мог бы принести заодно? — спросил ее телохранитель с надеждой.
— Пока ничего не приходит в голову.
Он потащился вниз мимо переполненных скамью, его уродливое лицо покраснело, потому что он знал, что другие женщины наблюдают, как он бегает с поручениями маркизы словно мальчишка.
Она смотрела на поле боя, видя только большое облако дыма от орудий. Непонятно почему она подумала о Шарпе, задаваясь вопросом, был бы он столь же покорен, как этот капитан Сомье. Почему-то она сильно сомневалась в этом. Ричард всегда был готов разозлиться и зарычать, когда был недоволен. Он был, думала она, человек огромной гордости, и гордость его была очень хрупкой, потому что родилась в сточной канаве.
Она испытывала жалость, когда услышала, что он мертв. И порадовалась тогда, что солгала ему, сказав, что любит его. Ричард хотел, чтобы она это сказала, и он готов был верить этому. Она задавалась вопросом, почему солдаты, которые знали смерть и ужас лучше, чем кто-либо любой, были так часто чувствительны и романтичны. И женщины были нужны в армии, чтобы они шли на смерть счастливыми… а почему бы и нет? Она попыталась представить себя в постели с капитаном Сомье, и эта мысль вызвала у нее озноб. Она взмахнула веером. Солнце жгло почти невыносимо.
Кавалерийский офицер остановил коня у подножья стены. Офицер за офицером приезжали сюда все утро, чтобы похвастаться перед дамами и сообщить новости о ходе битвы, которая была все еще скрыта огромным облаком дыма. Офицер помахал шляпой. Все хорошо, сказал он. Британцы разбиты. Скоро Журден двинет войска вперед.
Маркиза улыбнулась. Победа сегодня означает поражение Дюко. Мысль о его поражении доставляла ей злорадное удовольствие.
Она отвела взгляд от облака дыма. Она смотрела на пустые северные поля, пестрые от маков и васильков, такие невинные в этот день, отданный пушкам. Далеко, у подножья северных холмов, слишком далеко, чтобы играть какую-то роль в сегодняшнем сражении, стоял маленький, словно игрушечный, замок. Она достала свою подзорную трубу, отделанную слоновой костью, и навела на крошечную старую крепость.
И вместо этого она видела войска. Войска, растаптывающие посевы пшеницы. Войска, нахлынувшие из-за редких холмов, войска, стремящиеся на юг, к правому флагу французских линий.
Она смотрела. Войска были в красных мундирах. Она знала, что она видит: это был презираемый Веллингтон, который, как доказывали французы снова и снова, не умел атаковать. Ниже нее кавалерийский офицер поймал брошенный носовой платок, развернул коня и поскакал назад к полю сражения.
— Сир!
— Сир!
Маршал Журден, который за минуту до этого думал, что сражение будет выиграно к двум часам, и сожалел, что, преследуя врага, он не сможет посетить банкет в честь победы, смотрел в правую сторону.
Он не мог поверить тому, что он видел.
Колонны надвигались на него, на его беззащитный фланг, и британские знамена реяли над головами солдат. Он уже забрал свои резервы справа, чтобы отбить высоты Пуэблы, теперь Веллингтон показал ему мощь своей настоящей атаки. В течение одной краткой, неприятной секунды Журден восхищался Веллингтоном — тем, что он ждал так долго, что он позволил его людям гибнуть под орудийным огнем достаточно долго, чтобы убедить французов, что лобовая атака была настоящей, — а потом маршал начал выкрикивать приказы.
Правый фланг французских линий должен был развернуться. Не было времени, чтобы помешать британцам пересечь реку, значит, понимал Журден, ему придется бить их на ближнем берегу при помощи пушек.