В два прыжка Невенор, стряхнувшая с себя непонятное смущение, круто замешанное на нехороших предчувствиях, догнала отважную хоббитянку и храбро заскользила рядом с ней своей знаменитой, текучей и бесшумной походкой матерых эльфийских головорезок.
Здесь, меж уходящих ввысь белоснежных, увенчанных цветочными узорами колонн, на всегда зеленую шелковистую траву светило солнце. В воздухе плыли легчайшие, сладкие и ласковые ароматы. Словно сама собой невесть откуда лилась нежная, заставляющая плакать от радости и печалиться одновременно музыка — и самые сильные маги да жрецы других богов напрасно тщились разгадать сей секрет. И лишь беспечные ласточки носились туда-сюда весело чирикающими черно-белыми молниями.
А в самом конце невесомой, воздушной и все же подпирающей небо сдвоенной колоннады высилась огромная статуя прекраснейшей, неземного очарования женщины — и богини. Величавая, покровительственная и в то же время умеющая находить слова для каждого бессмертная здесь благословляла, напутствовала и даже исцеляла людские (и не только) души. Вот к подножию-то этой статуи и просеменила маленькая хоббитянка в сопровождении отдыхающей здесь душой и телом эльфийки.
Замерев у подножья, Стелла гордо выпрямилась. Задрав головенку, дерзко и нахально воззрилась в прекрасные и ласковые глаза — а холодеющая рука нащупывала в корзинке гладкую округлость. И в то время, когда следовало преклонить колена, отдавая заслуженную дань почестей бессмертной — вот тогда-то малышка с негодованием швырнула куриное яйцо в это ненавистное, лживое и бесстыжее лицо.
Грязное пятно разбрызгалось по прекрасному облику, стекая вниз липкими потеками. Мир содрогнулся, замер в ужасе. И в тот миг, когда храм озарился исходящим от статуи ярким, неистовым и разгневанным светом, Стелла погрозила маленьким кулачком и выкрикнула, не отводя глаз от огненного взора изумленной и оскорбленной богини:
— Бессмертная, я обвиняю тебя — в неблагодарности!
Мысленно застонав, корчась от боли и непонятного облегчения — все-таки я сделала это! — Невенор выхватила из корзинки спелый помидор. Размахнувшись, запустила его следом за яйцом. И в ее огромных, распахнувшихся на половину побледневшего от решимости лица глазах отразился весь мир — до последней капельки росы.
— Светлейшая, неси нас к мастеру Локси!
Отныне — и навсегда!