Только он замолчал, дверь распахнулась, и вошли три бородача с автоматами. Они уселись рядом с дедом и внуком.
– Це жрать хочу, – объявил крупный мужчина с выпирающим животом. – А что, давайте пошукаем, что в хате есть, хлопцы?
– Тебе бы всё пузо набивать, Петро, – усмехнулся долговязый худощавый бородач. – Дай тебе еды, ты и горилки захочешь.
– А шо? – хмыкнул Петро. – Неужто ты думаешь, Данила, что этими крохами, что баба на стол подала, можно насытить такого человека, как я? Да мне и мешка еды мало.
– Тебя легче порешить, чем прокормить, – сказал своё слово третий. – До утра терпи. Кто сейчас будет тебе еду готовить?
– Это вы терпите до утра, а я хочу жрать сейчас, хоть тресни! – проворчал недовольно Петро. – Да и горилку употреблю, если найду в хате.
– Ты можешь, брюхо у тебя безразмерное, – хохотнул Данила. – Разве твою утробу без сала и горилки насытишь?!
– Было брюхо, да сплыло, – огрызнулся Петро уныло. – Э-э-эх, ты не бачил, Данила, каков я дома у себя был! А сейчас раза в два тоньше. Тем, что мы жрать вынуждены, муху не накормишь. Житуха в схронах не по нутру мне. Грязь, вши, вонь, холодище… Никак не дождусь, когда гроши выдадут. Как получу, так враз домой вернусь…
– Эй, Лиза! – хмуря лоб, позвал дочь Алихан. – Накорми этих шайтанов, а то до утра передохнут.
– Ой, и горилки подай! – воспрял Петро. – «Воины Аллаха» не должны ни в чём нужды испытывать. Мы свою кровушку за вас проливаем, животов своих не жалеем.
– Не за нас, а за деньги вы здесь кровь нашу льёте, шайтаны, – не выдержав, возразил Алихан. – И не называйте себя «воинами Аллаха» при мне! Вы лишь свора наёмников, которых мы не звали на нашу землю. А раз понаехали, то мы вынуждены вас терпеть.
– Ишь, как заговорил старый хрыч… – удивился Петро. – А он нас часом с москалями не попутал? Степан, а ты чего молчишь? Слышишь, как на нас старикан лает?
– Он относится к нам так, как бы и ты относился, если бы такие вот, как мы, хлопцы, заявились к тебе в хату, – неожиданно занял сторону старика Степан. – Он здесь хозяин, а мы «гости» и должны не требовать чего-то, а просить.
– Эх, а я бы сейчас сала шмат сожрал! – несколько минут спустя, меняя тему, заговорил мечтательно Петро. – Целый килограмм, а то и два, с ломтём хлеба! А потом всю эту благодать залил бы литром ядрёной горилки. Кормили бы нас здесь так, а то… Баранину постную и то по праздникам выдают.
– Не сметь! – ударив кулаком по столу, воскликнул Алихан возмущённо. – Не сметь говорить в моём доме о сале и горилке! Не сметь курить, материться и говорить то, что оскорбляет чувство правоверных! Иначе я вышвырну вас из дома в сарай и вместе с вами вынесу к овцам вашего раненого шайтана! Сейчас ешьте что подадут и спать ложитесь!
– Хорошо, поедим и спать ляжем, – сказал Степан примирительно. – А ты… – Он покосился на притихшего за столом Арсу: – А ты пойдёшь на улицу и будешь охранять наш сон. И это не просьба, а боевой приказ, усвоил? Я вижу ружьё в углу у окна. Вот бери его и шагай из хаты…
3
Ночь была холодная. Арсу пробирала дрожь – то ли от прохлады, то ли от страха. С ружьём в руках он обошёл двор и укрылся от пронизывающего ветра за углом сарая. По небу гуляли тучи, но ни грома, ни молний не было. Непроглядная тьма царила вокруг, и тишина резала уши. «Я так замёрзну, надо ходить, – подумал юноша, чувствуя, как холодный обжигающий ветер проникает под одежду. – Или сходить в дом и одеться потеплее?»
Он ещё два раза обошёл двор. Всё тихо. Однако от холода мёрзли ноги и коченели руки. Ветер усиливался. «И чего они выставили меня на улицу? – с пробуждающейся злостью думал Арса. – Федералы сюда редко заглядывают, и то только днём. Да и что я смогу сделать один, если они вдруг появятся? Оказать сопротивление? Да меня тут же завалят…»
Он прибавил шагу, но не помогло. Холод так прочно укрепился под одеждой, что тело стыло с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Арса осмотрелся, но ничего не увидел, даже макушек гор. «А эти хохлы сейчас дрыхнут в тепле, в доме моего деда, – с ещё большим озлоблением подумал он. – А может быть, зайти? Мне же Габис приказал присматривать за раненым арабом, делать ему уколы, а хохлы выставили меня за дверь…»