Однако на удивление Малюте, когда он рассказал, как Басманов побил опричников и якобы задушил митрополита, царь Иван не только не опалил гневом палача, но даже развеселился.
— Вот не ожидал от Алёшки такой прыти. А мне ведь давно ведомо, что Басманов и Колычев в побратимах ходили, когда ордынцев били. Вот уж, право, пути Господни неисповедимы. Ну а опричных моих за что побил?
— Э-э, батюшка, так они в измену пошли, защищать стали опального Филиппа.
— И поделом им...
— Батюшка, так ты и наказывать Басманова не намерен? — спросил Малюта. — А мне кажется...
— Подожди о наказании Басманова. Думал я, что дам ещё пожить митрополиту в монашестве. А сегодня — нет. — Глаза царя засверкали адским огнём, и он воскликнул: — Сегодня я бы сам ему голову снёс, что не благословил меня на благое дело! Пришёл вчера ко мне новгородец, коего я из сидельницы в Москве выпустил, и сказал, что митрополит Филипп замышлял отход Новгорода вместе с жильцами. Да слышал тот видок, что заговорщики называли имя ещё некоего боярина, да слухом он слаб и не разгадал имени. Вот так-то, Лукьяныч: крамолен Новгород, крамолен и его защитник Филипп, потому и не благословил меня. Да вот что, однако: ты вновь заскочи в Отроч монастырь и вели игумену захоронить митрополита по чину.
— Исполню, батюшка, — ответил Скуратов, намереваясь покинуть колымагу.
Но царь Иван задержал его.
— Что ж ты, братец, не сказал, где герой Данилыч?
Допустив одну ложь, Малюта Скуратов вынужден был вновь лгать.
— Так упился он, царь-батюшка, наш герой, с радости, что казнил изменников и митрополита. Отсыпается в Твери.
— Ну как отоспится, так пришли ко мне. Теперь иди, я устал от тебя.
Малюта ушёл. Но благополучный исход встречи с царём его не порадовал. Выходило, что лавры победы он отдал изменнику опричного устава и клятвы. Сам он лишь по чистой случайности остался не наказан. А ежели всплывёт правда, а она обязательно всплывёт, потому как никому из опричного окружения верить нельзя? Да и не положено по уставу: все должны быть преданы только царю: И должно каждому опричнику, будь то боярин или простой россиянин, доносить государю всё, что пытался кто-то утаить от главы опричнины. Неробкий Малюта испугался и понял, что только правдивый рассказ обо всём, что случилось в Отроч монастыре, может спасти его от опалы, а Басманов получит по заслугам.
Ядрёный морозный воздух освежил затуманенные ложью мозги Малюты. Он послал в Отроч монастырь Хомяка с наказом игумену предать тело митрополита земле по христианскому обряду, сам проскакал версты две вдоль опричной рати, вернулся к колымаге царя и попросил у него позволения войти. Услышав оное, он заскочил на ходу в колымагу и упал в ноги Ивану Грозному.
— Царь-батюшка, вели казнить непутёвого Гришку. В угоду Алёшке Басманову я изрёк тебе ложь. Всё было не так в Отроч монастыре и ранее, как отбыли из слободы.
Царь Иван больно пнул Малюту посохом в бок.
— Ну, кайся, извратник, как всё было. Но новой лжи не потерплю, прогоню ратником на береговую службу.
— Лжи не будет, царь-батюшка, только правда. — Тёмно-карие глаза Малюты смотрели на царя по-собачьи преданно и с мольбой.
— Говори изначально, как из слободы уехали.
И Скуратов, обретя равновесие, поведал обо всём, что случилось — в пути к монастырю и в самой обители. Закончив, Малюта добавил:
— Сейчас, батюшка, Алёшку Басманова везут в возке. Он повязан и без памяти.
— Так и везите до Новгорода. А там судить будем. Поди, он и есть тот изменник, коего не вспомнил новгородский дворянин.
— Да мы того новгородца заставим опознать Басманова.
— Пусть и опознает. Да ты садись, Лукьяныч. Вон кошёлка, там баклага с княжьей медовухой, пригуби, сосни. Знаю же, что ночь-то в сёдлах провели.
Алексея Басманова везли в Новгород. В пути он пришёл в себя, удивлённо посмотрел на полотняный верх возка, пошевелил руками, ногами и понял, что крепко спутан. Он попытался понять, припомнить всё, что случилось с ним в последние минуты, когда опричники ворвались в камору. Он зримо увидел, как бил их кулебой и саблей и скольких уложил под ноги. Запомнилось ему, как его завалили. И на этом всё обрывалось — пустота. Он понял, что содеянного им достаточно для того, чтобы больше никогда не встать близ царя как воевода опричной рати, не выпить за здоровье государя кубок княжьей медовухи. Он уже опальный и приговорённый к тому, чем жаловал царь Иван своих врагов. Страх в груди Алексея, однако, не проявился. Он даже улыбнулся. Он стал вспоминать, сколько раз стоял лицом к лицу с «лихой бабой». Не счесть. Но он попробовал перебрать все памятные случаи, когда сходился вплотную с лиходейкой, вооружённой косой.