— Но должно воспротивиться этому браку! — горячо заявил он.
— Полно, боярин! Василий перешагнёт через всех, кто встанет на его пути. Да ты будешь скоро очевидцем перемен. Теперь оставь меня. — И князь Юрий побудил уйти Фёдора.
Но Колычев ещё молча сделал несколько шагов рядом, словно что-то соображая. Потом его словно обожгло. Он поклонился князю и побежал в город. Он мчался на подворье князей Оболенских, надеясь на то, что успеет до возвращения князя встретиться с княжной Ульяной. Он прибежал к воротам запыхавшись и, к счастью, легко преодолел первый заслон. Холопы, что сторожили ворота, знали, чем обязана княжна боярину, и пропустили его. Велели идти в людскую и там найти домоправительницу Апраксию. Фёдор нашёл её быстро, но уткнулся в неё, как в каменную стену.
— Иди, иди, гуляй, сокол, по иным дворам, а здесь тебе нет ласки, — заявила Апраксия и загородила всю дверь в княжеские палаты. — Никого зреть не хочет Ульянушка, детка моя. А тебя, позорника, и слышать не желает. Ить, являются то один, то другой!
Фёдор ухватился за последние слова домоправительницы, потянул из неё другие.
— Кто же так рассердил тебя, Апраксия?
— Да тебе-то зачем знать? Иди, иди, гуляй. — И Апраксия начала теснить Фёдора из людской своими крепкими телесами.
В этот миг прибежала со двора шустрая молодая девка, а как глянула на Фёдора — улыбнулась и что-то пошептала на ухо Апраксии. Румяное широкое лицо услужницы расплылось в улыбке.
— Ишь ты! — отозвалась она на шёпот девки и спросила Фёдора: — Так ты и есть тот добрый молодец, что спас нашу детоньку?
— Я и есть, коль так.
Апраксия осмотрела Фёдора, словно коня на торгу.
— Экий ты, сын Степанов: и кудряв, и глазаст, и нос не хлипкий. Ох, боярин, смотри, однако: огорчишь Ульяшеньку, быть тебе батогами битым. — И освободила дверь да на девку крикнула: — Что зенки повыкатила?! Кыш на птичник!
Фёдор успел улыбнуться доброй девице, и она убежала. Апраксия взяла его за руку и повела во внутренние покои, а в сенях усадила на лавку и твёрдо сказала:
— Вот что, сокол мой. Вспомнила я теперь о тебе всё, знаю, что ты для Ульяши. Потому должен знать всю правду.
— Приму, какой бы ни была, — ответил Фёдор.
— В ту ночь, как пришла беда, прибежала на подворье сенная девка Грунька, коя ходила при Ульяше, закричала благим голосом: «Ратуйте! Ратуйте матушку-княжну!» Сбежались мы, спрашиваем, а она ни слова толком не может вымолвить. Одно твердит: «Ратуйте! Ратуйте!» А как шлёпнули её по заду, так всё и выложила. Была она с Ульяшей в монастырском посаде, да отпустила её княжна к родителям в деревню. Там и припозднилась. А как возвращалась тем путём, коим с Ульяшей ходила, так и увидела татей, кои через дорогу в лес Ульяшу тащили, там и скрылись. Скопом побежали мы туда, батоги, пищали взяли, а татей уже и след простыл. Только наша доченька, голубушка, на валежине распластана. Как глянули на неё, так и обомлели: носильное на ней в кровушке, летник до грудей порван. Что там было, как все голосили! Да сняли с неё путы, батюшка-князь кафтаном своим укрыл, взяли её, словно пушинку, в возок уложили, что следом с матушкой Еленой прикатил. Привезли, поместили в светёлке. А она, сердешная, как придёт в себя, закричит слёзно, от живота просит избавить. Да накричавшись, снова сомлеет. И так три дня. Теперь лежит словно неживая, от всего отрешённая. — Рассказывая, Апраксия плакала и, только закончив, вытерла передником слёзы.
Фёдор слушал Апраксию, крепко стиснув зубы и сжав кулаки на коленях. В груди у него бушевала ярость. Он был уверен, что поругание над княжной учинил князь Василий Ростовский. И умысел видел Фёдор. Счёл Василий, что из такого хомута, какой он накинул на Ульяну, ей не выбраться. Знал Фёдор, что в Старицах никто другой не опустился бы до насилия над молодой княжной. И теперь Фёдору следовало посчитаться с князем Василием не только за разбойничье, трусливое нападение на него, но и за поруганную честь любимой девушки. А в том, что он любит Ульяшу, Фёдор не сомневался. Теперь же, в несчастье, она стала ему ещё дороже. Ярость слепила глаза Фёдора, в голове кружились мятежные мысли. Он готов был бежать на подворье князей Ростовских и всё предать огню и мечу, потому как, считал он, там все виноваты в том, что содеяно с княжной Ульяной.
Охладило Фёдора одно: с подворьем Ростовских сгорят все Старицы. К тому же знал он, что ни князя Василия, ни его отца в городе уже нет. Кому же мстить? И всё-таки он решил, что от наказания Василию не уйти. Теперь у него не было прав на Ульяну, он не жених ей, а враг. И оставалось одно: найти Василия где угодно и посчитаться с ним. И хорошо бы найти его в Москве, размышлял Фёдор. В стольном граде у него есть братья Михаил, Андрей, Гавриил. Они хоть и не кровные, но в помощи не откажут, ежели понадобится.