— Скажи честно, ты влюбилась? — снова спрашивал её воин.
— Нет! — сердито отвечала Аина.
Она и вправду не чувствовала прекрасного упоения, воспетого в книгах. Только преданность, тёплую и глубокую. Возможно, принадлежность — на уровне тела. Но никак не влюблённость.
Кроме того, с Бреном ей было спокойней, потому что лишь они двое знали, какую опасность представляет их предводительница на самом деле. Окровавленное платье видела только Аина, Морена настаивала на беспамятстве. Остальным же Барама сказала, что их посетил «голодный дух неудовлетворённой при жизни женщины», превратив трагичное событие в поучительную сказку, наставлявшую мужчин лучше заботиться о своих зазнобах. Такая хитрость была бы достойна уважения, если бы не скрывала страшную правду.
Аина предлагала Брену сбежать, но тот отказался. Тёмная сила Морены, наоборот, внушала ему надежду на возмездие. Он был убеждён, что только Народ Войны во главе с таким страшным вождём способен остановить его бывших однокашников. Чтобы больше ничьи жизни не оказались покалечены. Наречённый Смерти готов был погибнуть за эту цель. Для него это было делом чести. А девушка поняла, что её дело чести — защищать его от подруги, пока получалось.
К тому же, она надеялась, что вспомнит больше о своём прошлом, взаимодействуя с Бреном дальше. Но пока ничего, кроме имени, не всплывало. И всё же, жизнь приятно изменилась. Аина больше не чувствовала себя одинокой.
Ей нравилось заботиться об этом мужчине. Девушка даже начала иногда готовить дома, тогда как раньше кормилась только в общих котлах, принося в них добычу из лесу. Брен сложил ей для этого печь. Но сейчас свежий плов с зайчатиной остался сиротливо остывать на почти погасших углях.
Аина не пошла в лес, ожидая возвращения воина. Вместо этого решила позаниматься своими упражнениями за жилищем, как часто делала в последнее время, не желая далеко уходить от дома, в котором появился близкий человек. В этом году при устройстве стойбища на зиму они с Мореной отгородили себе отдельный пятачок для тренировок с Наречённым Смерти за юртами.
Вскоре к ней присоединилась напарница, и девушки до сумерек стучали деревянными мечами без наставника. Черноволосая красавица вроде бы сражалась посредственно, но иногда у неё вдруг проявлялась такая скорость и ловкость движений, что помощнице оставалось только гадать, скрывала ли подруга обычно свои истинные умения или просто в неё временами вселялся тот самый «злой дух», превращая в более искусного бойца. И что будет, если он полностью овладеет предводительницей.
Брен вернулся только под утро. Аина, долго ждавшая его возвращения, не смогла до конца проснуться. Только что-то промычала, воин ответил ей: «Спи, всё хорошо», — и завалился вздремнуть.
На другой день девушка внимательно следила за его лицом, пытаясь понять, насколько вчерашняя мысль подкосила вдовца и как это может повлиять на их отношения, но Наречённый Смерти хранил воистину кадоровую неприступность. Он продолжал учить нартов своей боевой премудрости и ничем не выдавал происходящего внутри. Плов поел, поблагодарил нейтральным тоном, и «Я пошёл» — вот единственные слова, которые Аина услышала от него с утра.
После обеда девушка решила, что нужно всё-таки сходить в лес и как следует вымотаться, проделав все известные ей упражнения. Ведь у неё начинался тот самый период, а в такой ситуации ей не хотелось докучать партнёру, вынуждая даже на обычную «ручную разрядку». Она уважала его скорбь.
Ужин с общественным кулешом, в который Аина успела привнести лишь несколько трав и корешков для вкуса, прошёл в таком же молчании, как завтрак и обед. Брен, за которым девушка наблюдала исподтишка, не смея тревожить даже пристальным взглядом, не выглядел угрюмым, скорее задумчивым. Она не стала его донимать попытками ободрить, чтобы они не были приняты за приставания, и молча ушла на лежанку, а воин — на свой ларь.
Однако сон всё никак не шёл. Вожделение нахлынуло на Аину с необычайным напором. Она лежала и сдерживалась изо всех сил, но дыхание не желало замедляться, по телу проходили волны жара. Казалось, её физически тянет, как на канате, в сторону мужчины, слишком размеренно сопевшего всего в паре аршинов.