Волшебный меч, явившись на свет, вновь потянул Аину к себе со страшной силой. И она поняла, что тогда, в детстве, дело было вовсе не в предназначении, а в самом клинке, манившем невидимым, но ощутимым светом надежды на что-то лучшее, на то, что все трудности можно преодолеть, стоит лишь взять его в руки. Однако Морена не дала, сказав, что тот слишком тяжёл. В доказательство предложила Брену поднять его, и тот с трудом оторвал оружие от земли.
— Как же ты им машешь? — спросил озадаченный воин, глядя, как предводительница подбирает меч без особого труда.
— Просто его поднимают не телом, а волей, — загадочно ответила плутовка, лишний раз напоминая, что ей все подчиняются не за красивые глаза.
С тех пор жизнь изменилась. Работая с чёрным клинком по несколько часов в день Аина и Брен стали более вспыльчивыми, между ними даже случались ссоры — пустяковые, а потому особенно досадные. Оба понимали, что дело в свойствах оружия, и поэтому быстро мирились. Но погасить его влияние полностью не могли.
Наречённый признался, что Зов Смерти, утихший с тех пор, как они сошлись, снова начал его донимать во время занятий с Мореной. В отчаянии он перестал по неделе сдерживать свои плотские желания, как раньше, но близость не приносила обоим прежнего удовлетворения. Ощущение было, словно пытаешься напиться, а в рту дыра, и вода не держится, проливаясь мимо. Соития всё же приглушали Зов для Брена, однако, теперь его начала ощущать и Аина. У неё это проявлялось иначе: часто находило желание кого-нибудь убить. Ради Морены. Эти порывы, явно не свои, а наведённые, пугали девушку.
В итоге они пришли к тому, чтобы основную часть времени отрабатывать технику не самим чёрным клинком, а деревянными копиями. Разумеется, перед предводительницей это не афишировали. Сразу стало полегче. Но брать скимитар в руки всё же приходилось ежедневно.
Девушке пришло в голову, что можно выработать сопротивляемость разлагающему влиянию клинка так же, как обычным ядам. Она стала считать свои вспышки агрессии аналогом тошноты при отравлении, с которой привыкла справляться за долгие годы. И дело пошло! Клинок потихоньку терял над ней свою власть.
К сожалению, объяснить Брену, как этого добиться, у неё не вышло. Но он в итоге нашёл собственный способ, сходный с тем, как преобразовывал свои чувства. Ночи стали жарче, что, с одной стороны, услаждало, а с другой вызывало опасения, ведь Морена тоже постоянно демонстрировала сладострастие, порой доходящее до извращений. Впрочем, у них пока таких склонностей не наблюдалось.
Аина иногда заводила разговор о том, чтобы просто сбежать от нартов, но Брен был непреклонен. И в конце концов косвенно убедил её, что врага лучше держать в поле зрения. Он всё больше утверждался в ощущении, что источник силы Морены тот же самый, что у Воинов Смерти, хоть и не понимал, как тогда объяснить их вражду.
Однако, Орда явно готовилась к войне с Орденом Смерти. И если они в итоге перебьют друг друга, тем лучше, с точки зрения Брена — простым людям станет безопаснее жить. После таких разговоров девушке начинало казаться, что её мужчина тоже никогда не озвучивал своего истинного отношения, а просто использовал нартов, как средство достижения цели.
На вопрос, что он будет делать потом, если переживёт эту войну, Наречённый мрачно усмехался: «Не переживу, не волнуйся». Аина не понимала, чем вызвана такая уверенность. Она могла лишь надеяться, что окажется рядом в нужный момент и сможет его уберечь.
Между тем, о быте и нравах Воинов Смерти Брен рассказывал охотно и подробно. В конце концов, если бы не посвящение и все эти «игры с магией» и служением подозрительной богине, он считал монастырь отличной школой для воинов. Правда, толку в этих сведениях не было почти никакого. Мотивы и планы стоящих за орденом сил оставались совершенно неясны.
Учитывая, что с женщинами Воины имели дело исключительно в физиологических целях, втереться в их среду Аине не представлялось возможным. В Отступницы Похоти, даже не прети ей такой вариант, набирали с детства. А значит, оставалось лишь сидеть при главе их противника, где у неё уже было вполне тёплое место, в ожидании того, что какое-нибудь событие или оговорка прояснит общую картину или покажет уязвимое место. Уйдя же, она лишилась бы и такой возможности.
Да и к Брену прикипела душой, не хотела бросать. И вовсе не ощущала противоречия в том, что скрытно желала теперь победы совсем другой стороне, чем он. Молчание всего-навсего позволяло избежать недопонимания и ненужных споров. В отношении методов у них ведь не возникало противоречий. Пусть нарты учатся, пусть поверят в то, что справятся с более дисциплинированным врагом. А там всё равно поле боя рассудит по-своему.