Силы стремительно таяли, словно утекая в землю. Надо было что-то решать и быстро. Клед снял с разбойников шкуры, закинул тела на крупы лошадёнок, кое-как привязал и врезал каждой по крупу найденным среди вещей хлыстом. Коняжки, уже и так сильно тревожные от запаха крови, с диким ржанием бросились в лес, пытаясь спастись от скорбного груза, который гнал их вперёд. У парня не было сил думать о том, обрекает ли он ещё и этих животных на смерть.
Надо было позаботиться о Деле. Отправить товарища в неизвестность точно так же Клед не мог. Проклятье, почему они не Воины? Тогда Дель мог бы среагировать быстрее. Или вовсе заранее почувствовать опасность. Хотя стоять спиной к врагу вообще не стоило. Но ведь и сам не углядел, не поправил! А теперь… К горлу подкатил ком, глаза защипало… Он ведь даже не был Наречённым. Так что и не скажешь «Справил Свадьбу». Разве что в свиту богини попадёт — так сказал Трейн на похоронах Барта.
Хотя, что греха таить? Клед не был истово верующим. Ну то есть, в то что всех ждёт Смерть и она всех уравняет, он верил, а вот в то, что целая богиня как-то особо одарит каждого из них в посмертии — не очень. Тем более, как сказал Санат, нарты верили, что люди возрождаются снова. Он предпочёл бы второе. А Дель лучше бы вовсе остался жив. Но тот пошёл за ним выручать общего друга, а теперь мёртв, и ничего не исправить…
От этих мыслей у Кледа заболела голова, и он раздражённо отогнал их. Ночь. Лес. Хищники. Мёртвый товарищ.
Рыть стылую землю сил не было, хотя в добре разбойников нашлась походная лопата с коротким черенком. Но придётся. Другого выхода парень не видел.
Он внезапно вспомнил, что весь день толком не ел, а сил на схватку ушло действительно много. За двухчасовую тренировку он и то меньше уставал. Даже затрясло в ознобе, впрочем, не факт, что из-за холода. Преодолевая слабость в поджилках, Клед подкормил костёр, достал кишки из освежёванного разбойником зайца, пристроил его на вертел и, более-менее взяв себя в руки за рутинной работой, пошёл копать.
Приходили к нему разные мысли и чувства: и сожаление, и вина, и скорбь, и гнев, и злость, но все без остатка ушли в остервенелую работу лопатой и топором. К счастью, лёгкий ночной морозец прихватил только верхний слой почвы. Но всё равно, сражаясь с корнями, парень вымотался до полубессознательного состояния. А ведь надо было ещё закопать.
Клед почувствовал, что просто необходимо подкрепиться давно поспевшим зайцем. И заодно подложить сучьев в прогоревший костёр. Проверил, что в серебряном кувшине — там оказалось вино, не такое вкусное, как в Красном доме, но вполне ничего. Он вылакал всё, словно воду, проталкивая в глотку мясо, вкуса которого даже не ощущал. И всё время смотрел на мёртвого Деля напротив. Товарища, которого он знал совсем недолго, зато доказавшего делом благородство своей души. Пусть и не качества выучки.
Иногда по лицу что-то текло — пот, слёзы или сопли, парень не разбирал. Просто вытирал ладонью, а ту вместе с жиром — об какую-то запасную рубаху из разбойничьего добра.
Наконец он почувствовал, что набил брюхо. И пока не начало клонить в сон, тяжело поднялся. Снял с Деля пояс с кинжалами, наручи, шарф — всё, что ещё могло послужить другим Когтям. Так полагалось. И наконец, осторожно, словно мог потревожить мёртвого, тоненький железный ободок из тех, что все они надели на мизинцы, отправляясь сюда… Подумав, присоединил к своему. Собрался с духом и скатил тело в яму. Забросал землёй, положил сверху два камня побольше и отдал последний Салют — ото лба к сердцу и в землю.
Потом, не чуя себя от усталости, завязал ткань, которую развешивали разбойники, гамаком на той же верёвке, накидал в него шкур, с трудом взобрался в импровизированное ложе и отключился, как только тело приняло горизонтальное положение.
Кледу показалось, что он очнулся в могиле. Хотел дёрнуться, но не мог пошевелиться. Он вспомнил, что висит в гамаке. Сначала думал, что застыл от холода, но шкуры хранили тепло. Его парализовал чей-то взгляд. Парень силился хотя бы повернуть голову, чтобы увидеть, что за животное к нему подобралось. Почему-то казалось, что это животное. И оно находилось совсем близко, разглядывало его. Надо было стряхнуть оцепенение, защищаться. Но тело не подчинялось. Даже крикнуть, чтобы спугнуть визитёра, не выходило.