Вот так, с трупов, грабежа и лжи начиналась её очередная, уже четвёртая по счёту новая жизнь. Но несмотря на это, чем дальше позади оставался Пикердом, тем легче становилось у Аины на душе. А волноваться обо всём, что сделано плохого, не было ни желания, ни сил. Хотелось смотреть только вперёд, что девушка и делала в прямом и переносном смысле. В последний раз она ехала вот так, на повозке среди полей, с нартами, когда ей было семь. Но, несмотря на это, неприятных чувств не возникало. Наоборот, казалось символичным, что телега как привезла её, по сути, в рабство, так и увозит теперь на волю — настоящую, без всяких обязательств и долгов!
Глава 19
Клед: Вольница
Наконец-то, свобода! Выйдя за ворота Ладоней Смерти, Клед кратчайшим путём, вдоль городской стены направился прочь. Его стремление оказаться как можно дальше было столь велико, что лишь достигнув привратной площади он опомнился: нужно ведь купить оружие и гражданскую одежду, а ещё лошадь, и сделать это проще здесь.
Горожане поглядывали на него опасливо и торопливо расступались, оказавшись на пути, потому что с первого взгляда угадывали Воина Смерти. И пусть так будет не везде и не со всеми, на Вольнице, как назывался годовой отпуск, тем более при тех задачах, которые предстояло решить, это может оказаться некстати. А кроме того, сейчас хотелось как можно глубже отмежеваться от Ордена, просто забыть его, как страшный сон.
И дело было не столько в Наречении, сколько в том, что последовало за ним. Самому окунаться во Тьму намного проще, чем топить в ней других…
Обряд проводился в той самой таинственной башне, у которой Когти ежевечерне повторяли Кодекс. За эти годы она стала олицетворением Богини Смерти — суровой, но справедливой; по крайней мере, как-то так представлялась она Кледу. Но когда открылись сокровенные врата, вступать в нутро Тёмной Матери совсем не захотелось. Более того, душа выла, норовя вырваться из груди, тащила тело прочь от этого страшного провала в неизвестность. Но не зря их муштровали подчинять своё существо воле и смотреть в лицо страху. Так что, когда настал черёд, Клед заставил себя шагнуть внутрь, словно деревянную куклу.
Дело было перед рассветом. Небо уже посерело, но сквозь купол из тёмного стекла где-то в вышине света проникало едва ли достаточно, чтобы разглядеть Дольмен Смерти — большой тёмный камень, стоявший в центре между круглых глухих стен башни. Впрочем, промахнуться было невозможно — он отчётливо ощущался появившимся за последний год на границе чувством опасности. Однако избегать её было бессмысленно: именно ради этого парень отучился столько лет. Не давая себе усомниться, он шагнул к тёмному алтарю, стал перед ним на колени и распластался по камню, как предписано: прижавшись ладонями к бокам, а лбом к поверхности.
Клед прошептал ритуальную формулу: «Прими меня в услужение, Смерть», — и еле видимое пространство вокруг исчезло совсем. Макушку прошило невидимым копьём, от удара которого позвоночник загорелся огнём от шеи до копчика, как будто в него залили расплавленный металл. В то же время камень, к которому он прижимался, обратился в лёд, а прикасавшаяся к нему кожа словно примёрзла, но на фоне нестерпимого жжения это ощущалось, как благо.
Хуже всего было то, что эти противоречивые ощущения раздирали человека изнутри, словно бы требуя одновременно отдавать и брать, любить и ненавидеть, рожать и убивать. Будь хоть минута подумать, ум не нашёл бы противоречия между этими понятиями, но одновременный прилив со стократной силой делал очевидной их несовместимость в один и тот же момент времени. Чтобы прекратить нестерпимую муку, необходимо было выбрать что-то одно.
Инстинкты подсказывали, что смерть от холода безболезненнее, чем от огня, и Клед обратил всё своё внимание на камень, постарался вжиться в него. Это было непросто, потому что, несмотря на причиняемую боль, огонь манил яркостью ощущений, а лёд пугал совершенной пустотой, хоть и обещал онемение.
Казалось, борьба продолжалась уже несколько часов, но сотрясавшийся от озноба и истекающий потом Коготь не мог решиться и отвергнуть одну из стихий. На ум постоянно приходило то тепло очага, то свежесть родниковой воды; то жар солнца, дающий жизнь природе, то снежное одеяло, берегущее её зимой; то опьяняющая ярость битвы, то благословение полного покоя. Ни от чего из этого невозможно отказаться.
Беспамятство стало бы спасением, но оно не наступало — именно в этом заключался подвох с Посвящением: Дольмен Смерти не давал потерять сознание. Поэтому, если Коготь не мог обуздать свои чувства, они либо сводили его с ума, либо тело просто не выдерживало напряжения.