И в следующий час, повинуясь Его импульсам, проводник дразнил, скользил, поддевал, втыкал, бурил, тряс, пинал, натягивал, долбил извивавшуюся жертву, которая приглушённо мычала и кричала, дёргалась и дрожала, а разрядка всё не наступала ни у него, ни у неё. Потому что она сопротивлялась где-то в душе, желая оставить немного себя себе, а надо было отдаться полностью. Клед не мог бы сказать, как понял это. Не он это понял, а тот, кто двигал им сейчас.
В конце концов Зверь или Бог пошли так таранить, что Кледу-наблюдателю казалось — там внутри всё должно порваться, а может, и не только у девушки… Он сам уж, кажется, рычал, ревел и брызгал слюной, потеряв человеческий облик, когда вдруг наконец женщина сдалась. И в тот же миг взорвалась одной жуткой конвульсией, от которой выгнулась, словно в приступе падучей.
Клед ощутил, как вся её сила буквально впиталась в его… нет, в жезл божества, чьим проводником он выступал. Он даже испугался, что обмякшая Оступающаяся лишилась жизни, а не только чувств. Но в следующую секунду вся эта сила хлынула в неё назад, окрасившись в какие-то другие, более мрачные и острые тона. Так что стало ясно на уровне ощущений всё то, что пыталась описать некогда Абель: как и почему зашедшим далеко уже не интересно иначе. А в следующий миг и его настигла, наконец, сокрушительная волна разрядки, от которой парень лишился чувств, завалившись на спину.
Очнулся Клед, уже вполне чувствуя себя собой. Даже обозначились какие-то пока смутные реакции на происшедшее. Но он был слишком опустошён, чтобы пытаться это оценить.
Первым делом он с опаской осмотрел своё естество, опасаясь кровавых ссадин, но там всё было в жиру — видимо, девушку подготовили, когда привязывали. Встав, обнаружил, что поджилки трясутся. Осторожно оделся, подошёл к Мире, заглянул сначала назад: как ни странно, крови не было тоже. И слава богам. Потом обошёл Дольмен, чтобы посмотреть в лицо. Девушка приоткрыла один глаз и слабо улыбнулась, давая понять, что цела. Сделала робкую попытку пошевелить рукой, но та бессильно упала вдоль камня.
Клед отстегнул ремни, привязывавшие Миру к Дольмену, кое-как накинул на неё лежавшую рядом одежду, заметив проступивший на груди ярко-алый цветок папавы, подхватил свежеиспечённую Отступающую на руки и неверным шагом вынес из башни, где их встретила Жани и несколько других девушек, забравших товарку домой.
Его же Ларис проводил в казарму, заставил выпить «солнышко», и как только голова Кледа коснулась подушки, он отключился до следующего полудня.
Посвящение Оступающихся в Отступающих пришлось повторить ещё дважды с интервалом в несколько дней, в течение которых парня усиленно кормили пять раз в день в офицерской столовой, пичкая всякими вкусностями, о существовании которых он с детства успел забыть, а то и вовсе не знал: масляные пироги, красная рыба, сушёные южные фрукты, мёд, дичь, печёночные паштеты, мягкий сыр, моллюски в пряных соусах, диковинные ароматные орехи, отборное густое вино… С едой возвращалась воля к жизни, с ней — чувства, а с ними — отторжение происходящего.
По первому разу, с Мирой, впечатления были ещё приглушённые. Неска — из тех, с кем контакт был похуже и в бытность Когтем — сопротивлялась дольше, от чего и сам Клед-наблюдатель с трудом подавлял порывы помешать действующей сквозь него Силе. Процесс был более жестоким и мучительным, у девушки остались разрывы. А на груди появилось соцветие злючки.
Наречённый был твёрдо намерен отказаться от дальнейшего участия в посвящениях, но ещё на один раз его упросила Жани, которую вызвал Скимитар, не сумев продавить волю подчинённого. И той пришлось применить все свои чары, чтобы парень «сжалился» над третьей «малышкой», Лерой, не отдав её в более грубые лапы. Клед крайне сомневался в том, что его личность как-то смягчает ритуал, но эту Оступающуюся он помнил как одну из самых чутких: она легко возбуждалась и так же быстро остывала, не упорствуя, если что-то не ладилось. Скрепя сердце, он согласился — железно в последний раз.
К счастью, Лера и поддалась легче других — стоило прорычать ей сквозь Зверя и Бога: «Отдайся целиком!». Оба человека ушли из башни достаточно твёрдым шагом. На груди у девушки выросла королева цветников — нежно-розовая трианта. Но тем гаже осталось послевкусие при мысли о том, что столь отзывчивое создание можно было толкнуть и на другой путь — не такой мрачный, пропитанный неутолимой похотью, которую проводник с каждым разом всё лучше ощущал в том, кто двигал им во время посвящения.