Одни боги знают, какой Петра была, когда начинала, но теперь её торжествующие взгляды заставляли чувствовать себя скорее добычей, чем охотником, как на днях, когда он её «месил». И это было до крайности неприятно. «Влияние на сильных через притворство жертвой» — тут всё было, как по книге «Природа женщин». А со стороны Алины?
Нет, не видел он этого в ней. Особенно, когда вспоминал её искрящийся смехом взгляд во время шуточного боя. Тогда он омыл его таким теплом, что оказалось, сердце за годы после смерти родных просто заледенело до окаменения, и поэтому ничего особенного не ощущало. А теперь ожило, заныло тоской по единению и со страшной силой стремится к этому живительному огню, как мотылёк.
Тогда он, дурак, сам же её оттолкнул, не желая поранить. Но даже злость Алины была не ядовитой, как у Петры, когда он той отказал, а какой-то… чистой и благородной. Если бы она ещё снизошла до того, чтобы внятно объяснить её причину. Ну то есть, причина понятна, она сама её недавно назвала — «всеядность», неразборчивость то есть. Но как ему вести себя во всей этой ситуации, чтобы и требованиям хозяйки соответствовать, и у напарницы вызывать не гнев, а такой же открытый взгляд, из которого можно пить небо взахлёб…
В дополнение ко всему, когда опасность нападения людей князя осталась позади, Кледа снова стали накрывать хмельные волны, когда взгляд его падал на стройную девичью фигуру, сейчас по жаркому времени не прикрытую плащом, а затянутую в кожу, соблазнительно обрисовывающую все её умопомрачительные выпуклости.
Он честно пытался изо всех сил не думать о них, даже не смотреть в её сторону, сосредоточившись на окрестностях, как того требовал долг, но взгляд то и дело сам возвращался к едущей впереди напарнице, разжигая внутри костры, которые он не успевал гасить.
Борьба с внутренним пламенем его так утомила, что в какой-то момент превратилась в побуждение убить девушку: не от ненависти, а от всепоглощающего желания сблизиться, слиться, ощутить над ней высшую власть, как тогда, когда он душил Петру, податливо принимавшую смерть от его рук…
Осознание противоестественности такого порыва окатило Кледа, словно ушат ледяной воды. Милостивые боги! Как подобное могло вообще прийти ему в голову? Ну, допустим, желанием кого-то убить он, как и раньше, обязан соитию с Отступницей — эту взаимосвязь можно считать доказанной. Но наложение на страсть представлялось какой-то фатальной брешью между добром и злом. Похоже, тогда он таки перешагнул хоть одной ногой эту границу, и теперь его внутренние моральные ориентиры сломаны…
Алина же вдобавок обернулась на очередной его взгляд — похоже, она их чувствует! Знает ли она при этом, что он испытывает? Как он порой ощущает чужие стремления… Если так, то это ужасный стыд, и он уже безнадёжно очернил себя в её глазах. Как она могла вообще понять эту вспышку, если «считала» её как опасность? О боги!
А виновата во всём ненасытная Отступница! Вот не зря всё же, наверное, Наречённым предписано сбрасывать напряжение только с Отступающими. Говорят же, что связи между разными рангами посвящения опасны. Наверное, он отравился Тёмной силой, которая теперь разъедает его душу. Всемогущий Кернун, что он наделал? И есть ли для него теперь путь назад?
В довершение позора, покачивающаяся в седле рядом Петра тоже заметила его взгляды и насмешливо промурлыкала:
— Что, околдовала тебя наша кочевница? Знаешь, у них ведь сохранились колдуны. Да и метод допроса, который она применила к тому разведчику… Ты бы поинтересовался — крайне занимательный.
Как всегда, после её слов ситуация предстала в совершенно ином свете, и такое объяснение показалось очень правдоподобным. В самом деле, он ведь никогда не испытывал ничего даже близко похожего, а тут словно с ума сошёл — ни о чём не может думать, кроме Алины. Он себя не узнавал. Может, она его и правда околдовала какой-то своей нартской магией? Кажется, где-то он слышал про «привороты», которыми колдуньи могли привязать к себе мужчину и совершенно его подчинить, сделать своим рабом… Тогда получается, что он зря корил себя — это ей пристало стыдиться.
Возмущение плеснуло волной и тут же отступило, погашенное новой мыслью: Петра уже ошибалась на её счёт, совсем недавно. Или… сознательно запутывала его? Покосившись на Отступницу, Клед снова заметил в ней тень торжества и неуёмной алчности. Да уж, если кто из этих двоих и казался способным на нечестную игру, то именно прожжённая бывшая подруга Меча. Но… Как можно быть уверенным? Если правы уроки в Ладонях, обе на самом деле плевали на его собственные желания и просто делили власть.