Наконец Алрина со вздохом отстранилась и подала ему мрачное оружие. За ножны, не касаясь рукояти. Сама при этом выглядела так, будто хотела поскорей отобрать его назад.
Поддавшись её настроению, Кларед с некоторой опаской вытащил скимитар из ножен, но не ощутил того, что описывала девушка. Да, казалось клинок жаждет чужой крови, но оттенок у этой жажды был скорее дерзкий, задорный, а вовсе не жестокий. Тёмное лезвие знало вкус победы и стремилось снова испить её. В нём действительно жила какая-то сила, но оно стремилось поделиться ею. Царапалось в душу. Впрочем, та, несмотря на скорбные занятия сегодня, была слишком упоена счастьем недавнего обретения возлюбленной, чтобы позариться на непрошеный подарок.
Наречённый встал и отошёл в сторонку, желая опробовать оружие. Сделал несколько взмахов. Клинок был отлично сбалансирован и казался намного удобней для пешего боя, чем меч Харба, хотя металл определённо похожий, но светлее, как если бы чёрный скимитар сделали из чистой руды, а кханду разбавили обычной сталью.
Интересно была ли у той хоть часть обозначенных Алриной свойств, или их придавал не редкий металл, а магия? Но не зря же Петра так стремилась оставить тот клинок у себя. Значит, чем-то он всё же превосходил обычные мечи. Хотя навряд ли сравнился бы с этим. Кханда была обычным бездушным предметом, а этот скимитар ощущался, как живой, обладал своим нравом и, пожалуй, даже волей. Вон как рвётся убивать!
На мгновение Кларед увлёкся, выполняя серию привычных упражнений, и живо представил себе, как радостно будет косить им врагов. Ведь с ним можно биться и против Меча Кернуна…
При воспоминании о родовой реликвии ощущения резко изменились. Кларед понял, что меньше всего на свете хотел бы очутиться по неправильную сторону божественного клинка. Внезапно сила чёрного скимитара показалась тёмной, злой, неправильной, отвратительной, чужой, и он поспешил вернуть его в ножны.
Когда парень поднял глаза, на Алрине лица не было.
— Что случилось? — спросил Кларед.
— Видел бы ты себя… — ответила девушка, поспешно отбирая клинок, и принялась заматывать его обратно в свёрток из кож.
— Но я не видел. Объясни, пожалуйста.
— У тебя лицо стало такое… не то, чтобы жестокое… Это тоже. Но не просто. Тебе это как будто нравилось. А потом ты вдруг словно очнулся и сам себе опротивел…
Кларед признался:
— Я вспомнил Меч Ке… — он внезапно вспомнил о совете никогда не называть предмет напрямую и закончил: — Свой меч. — Конечно, кругом никого, а у них нет друг от друга тайн, но… — Лучше не называть его напрямую. Мало ли кто услышит.
Алрина понятливо кивнула в знак согласия и набрала в грудь побольше воздуха, словно для длинной речи:
— Слушай, я, конечно, не смею сворачивать тебя с избранного пути, но… — и вдруг замолчала, испугавшись, что отпугнёт любимого подобными речами, но через секунду вздохнула, преодолевая страх, и сказала то, что думала, ведь какова цена любви, если она не может быть искренней? — Это же ужас какой-то! Я как подумаю, что ты можешь стать таким, как я только что видела, отдать свою душу этой… этой… Она же не просто богиня Смерти! Это какой-то демон кошмарный. Не просто Смерть, а жестокая смерть, к тому же вызывающая у убийцы радость! И ты хочешь стать её орудием?!
Кларед опешил от такой точки зрения. Поначалу даже не принял её всерьёз. Но любимая смотрела на него с таким отчаянием, что он невольно увидел себя её глазами. Точнее почувствовал её ужас при мысли о том, что между войной и любовью он выберет войну.
Парень подошёл, хотел обнять, но Алрина, в смятении, не подпустила его к себе, встряхнулась, отстранившись на шажок, чтобы продолжать смотреть в глаза. Её взгляд требовал ответа, который почему-то был крайне важен. Тогда Кларед взял её за руки — не отняла — и приложил к своему сердцу:
— Поверь, для меня это всего лишь средство достижения цели. Если не удастся вернуть Меч иначе, честь обязывает меня участвовать в войне, которая сейчас готовится, и попытаться на поле боя отобрать реликвию, которую поручили хранить моему роду чуть ли не сами боги, если я правильно понял Саната.
В глазах любимой стояла мука. Он легонько потянул её на себя, и на этот раз девушка поддалась, но тело её закаменело, словно сжатое тисками боли. Кларед обнял её так крепко, как только мог, не опасаясь сломать кости, пытаясь действием выразить силу своего желания остаться с ней — такого неожиданно мощного, что страшно облекать в слова, дабы не накликать беды.