Подняв вымазанные в грязи сапожки Честити, он направился к дому, небрежно насвистывая.
— О, Боже! — вскричала леди Хартфорд, увидев свою старшую дочь. Бросив испепеляющий взгляд на горничную, стоящую позади нее, достопочтенная матрона грациозно упала в обморок. Горничная бережно уложила ее на пол и быстро достала нюхательную соль, чтобы привести в чувство свою потрясенную госпожу.
Честити наблюдала за этой сценой совершенно бесстрастно. Придя в себя, мать слабо простонала:
— Почему, почему?
— Боже мой, мама, это же не конец света. Я пойду и переоденусь.
— Но ведь гости уже прибывают! Что, если кто-нибудь видел тебя? Только что подъехал экипаж Фицсиммонса. И где твоя обувь?
Честити подавила в себе желание съязвить и быстро ответила:
— Если ты позволишь, мама, я сама позабочусь о себе. — Сделав легкий реверанс, она поспешила в свою комнату.
Чувствуя себя в безопасности за закрытыми дверьми, Честити потребовала горячей воды и начала сдирать свои мокрые чулки; грязное платье последовало за ними. Она бросила взгляд на свое отражение в длинном зеркале, только сейчас заметив грязное пятно на щеке. Вызывающе тряхнув головой, Честити накинула халат.
Приняв ванну и вымыв свои не по моде длинные волосы, она расположилась у камина и принялась расчесывать сверкающие локоны. Услышав звонок к переодеванию, Честити автоматически поднялась и направилась в туалетную комнату.
Туалетная располагалась между спальней Честити и комнатой ее сестер-близнецов. Здесь висели на крючках дюжины платьев, в большинстве своем нежных пастельных тонов, делая комнату похожей на радугу.
Ее сестры были уже готовы и теперь весело болтали о гостях и о своих планах. Их горничная Рози собирала нижние юбки и чулки.
— Что ты думаешь о сэре Чарльзе? Разве он не забавен? — сказала Транквилити. — Леди Рэйвенвуд, правда, говорит, что у него ветер гуляет в карманах.
— Но мама ей не верит. Поэтому я думаю, что лорд Рэйвенвуд — лучшая добыча, — отвечала ей Синсирити с якобы знающим видом.
— Я видела, как подъехал Фицсиммонс. Его перспективы не так уж плохи, к тому же он та-ак красив, — продолжала Транквилити с энтузиазмом.
— Я не нахожу его таким уж красивым, — воскликнула Честити, примеряя скромное бледно-лиловое платье. Младшие сестры обменялись взглядами и окружили ее.
— Откуда ты знаешь, Честити?
— Ты подглядывала за ним в салоне? Какая наглость! — Сказала Синсирити.
— Ты просто не можешь быть знакома с ним. Мама сказала, он только что вернулся домой с полуострова,[2] — произнесла Транквилити.
Как сестры и ожидали, Честити немедленно покраснела. Ее голос задрожал, когда она попыталась принять надменный тон и проговорила:
— Я случайно выглянула в окно, когда он подъезжал, вот и все. Но вы вольны иметь свое собственное мнение, впрочем, как и он. — С этими словами она поспешила в свою комнату, но сестры помчались за ней, горячо протестуя.
— Прости нас, Честити, мы только хотели тебя подразнить, — восклицала Транквилити, которая всегда говорила первой.
— Да, Честити, пожалуйста, не расстраивайся, мы совершенно не хотели тебя обидеть! — тараторила Синсирити.
Честити улыбнулась. Они и в самом деле — милые девушки, правда их имена им совершенно не подходят. Синсирити[3] обожала до такой степени приукрашивать любую историю, что ее сходство с правдой становилось весьма отдаленным. Присутствие Транквилити[4] часто означало конец миру и спокойствию.
— Ничего страшного. Я знаю, вы не хотели меня обидеть. Но нам надо поторопиться, если мы хотим спуститься к гостям вовремя.
Сестры умчались в свою комнату. Из-за распахнутых дверей доносились их смех и болтовня. Честити мягко прикрыла дверь и задумалась.
Иногда у нее возникало ощущение, что она живет в чужой семье. Единственным человеком, на которого не распространялось это ощущение, был ее отец. Этот благоразумный человек, не позволяющий себе никакого легкомыслия, выделялся своей добротой. Его невозмутимое остроумие передалось Честити, что всегда только раздражало мать и сестер. Беда была в том, что он переложил все заботы о своих трех дочерях на жену. Подобная ситуация не была редкостью, но причиняла много страданий Честити, которая была так же похожа на свою мать, как огонь похож на снег.
Ее мать и сестры были нежными и пухлыми созданиями с золотистыми кудряшками. У Честити же волосы каштановые, волнистые, и она высока и стройна, хотя мать всегда считала ее угловатой. Мать и сестры были простоваты и легкомысленны, их интересы ограничивались обществом и модой. Честити же отличали серьезность и ум — настоящий синий чулок, как утверждала мать. Но что самое главное — сестры были дочерьми на выданье, а она уже нет.