Оливия Уэдсли
Честная игра
Мы больше всего боимся того, что нам мало знакомо: нас не страшат бедность, разочарование, горести сердца и потери, но нас пугает одиночество.
Часть первая
ГЛАВА I
Передо мною, вокруг меня — только мысль о тебе. Я не могу развеять ее, как я сдуваю пыль или отгоняю аромат яблок, принесенный из сада августовским дуновением.
Эта мысль звучит в моих ушах и волнует все мое существо.
— Все дело вот в чем, — продолжал Вильмот, — не слишком ли я стар?
Его слова, очевидно, окончательно развеселили и обрадовали отца Филиппы.
— Мой дорогой друг, — воскликнул он, закуривая превосходную сигару, — не слишком ли вы стары? Слава Богу, вам еще далеко до старости.
Он наклонился вперед и похлопал Джервеза по плечу.
— Послушайте! Молодежь нашего века, эти славные малые от двадцати до тридцати, мне как-то непонятны. Война, а затем мир, застали их в период роста и привили им, я бы сказал, странные побеги. Посмотрите хотя бы на жизнь Фелисити! Уверяю вас, я познакомился с одним человеком, который на днях развелся в третий раз, а ему еще нет и тридцати четырех лет. Я был бы очень огорчен, если бы Филиппа вышла замуж за одного из этой банды. Вы, мой дорогой Джервез, представляетесь моей жене и мне идеальным мужем для Филиппы. Ей необходимы уравновешенная натура, честная и твердая рука. Этим я не хочу сказать, — и он сделал энергичный жест, как бы желая отстранить малейшее подозрение о наличии легкомысленности или непостоянства взглядов у его уже взрослой дочери, — что моя маленькая Филь принадлежит к этому роду легкомысленных, пустых существ, Боже упаси; но на нее не могли не повлиять сумасбродства — да, это подходящее слово! — Фелисити, и именно это я имею в виду, когда говорю, что Филиппе необходима твердая рука…
Под маленькими усиками Джервеза играла легкая улыбка.
— Да, — сказал он, не вполне соглашаясь с выводами Кардона, — хотя я должен признаться, что женюсь не только по этим соображениям.
Кардон разразился своим громким, веселым смехом:
— Надеюсь, что нет, надеюсь, что нет!..
Его красивые голубые глаза блеснули в сторону будущего столь желанного зятя, бывшего школьного товарища младшего брата.
«Ему, вероятно, от сорока до сорока семи лет, — думал Кардон. — У тонких людей возраст — обманчивая штука».
Кардон очень боялся, что талия его для современной моды недостаточно тонка, и поэтому был склонен считать «тонкими» всех мужчин, которые об этом даже никогда и не помышляли. Он задумчиво осмотрел Вильмота с головы до ног, когда тот с кем-то раскланивался: аскетической наружности… хотя не слишком… что-то орлиное во взоре… угловатый… нет, скорее нервный… вероятно… словом, очень подходящий муж для Филь.
Грудь Кардона поднялась, когда он с облегчением вздохнул. В наши дни — и такой брак!.. А охота в Барвике — лучшая во всей Шотландии, и место совсем не такое пыльное, как Гэмпшир… Надо только удивляться, что мог найти такой человек, как Вильмот, в таком существе, как Филь!..
Его глаза несколько затуманились, когда он вспомнил собственное сватовство. Ей-богу, Долли была очаровательна, да и сейчас еще… Ему никогда не нравились эти непостоянные молодые женщины; ему было неприятно на них смотреть. По виду совершенно бесполые, они могли бы с успехом сойти за мальчиков… и только!
Его собственные романтические воспоминания касались мягких форм, надушенных перчаток, взбитых волос, чистокровных лошадей… вообще всего породистого, так как он сам принадлежал к этому разряду… Он вспомнил, как его представили Дороти Мартингель… разговор с ее представительным отцом… предложение… свадьба в церкви Сент-Джорджа… Ей-богу, он сделал великолепный выбор! Он никогда никому не завидовал и до сих пор счастлив, как мальчишка… Двадцать восемь лет!
Он пробудился от своих трогательных воспоминаний и с чувством сказал Вильмоту:
— Ну, если вы будете наполовину так счастливы с Филь, как я был счастлив с ее матерью, вы не будете жалеть, дорогой мой!
Лицо Джервеза внезапно озарилось ясной улыбкой.
— Дороти и вы — прекрасная реклама для брака, — сказал он.
Они вышли с Пикадилли на Брук-стрит. Кардон открыл входную дверь американским ключом.
— Подымитесь наверх и поговорите с Долли, а я посмотрю, дома ли Филь.
Они вместе вошли в дом через холл с его стереотипными оленьими рогами, мраморным полом и круглым столом, на котором стояла обтянутая темно-синей юфтью полочка с телеграфным кодом, телефонной книжкой и красной адресной книгой. По стенам вдоль лестницы висело несколько литографий Бэка и одна — Морланда.
А маленькая гостиная миссис Кардон, которую она все еще называла будуаром, никогда не изменялась с того самого дня, когда Билль в первый раз после их медового месяца ввел ее в дом на Брук-стрит. В этой гостиной кое-что добавили, но никогда ничего не меняли, и она внушала чувство спокойного комфорта и старомодной женственности и говорила о многостороннем вкусе хозяйки.
Комната дышала очаровательной, нежной наивностью, начиная с перевязанной ленточкой китайской собачки на тоненьком лакированном стульчике и кончая се красивой элегантной хозяйкой, составляющей одно целое с экзотической обстановкой гостиной. Кардон наклонился и нежно поцеловал жену.
— Ну, вот и каш гость, дорогая, — сказал он, выпрямляясь, — и мы обо всем переговорили. Джервез поедет с нами завтра в Марч. Мы пробудем там несколько дней вчетвером, а затем я просил приехать Мэтью и Сильвестра поохотиться на куропаток. Быть может, и Фелисити с Сэмом тоже подъедут.
Джервез сел рядом с миссис Кардон и несколько сухо сказал:
— Я давно заметил, что Билль большой оптимист! Я себя чувствую очень неуверенным в… во всем, но так приятно знать, что вы и он поможете мне. — Он на минуту остановился и затем слегка улыбнулся: — Я говорил Биллю о моем возрасте. Видите ли, я на двадцать восемь лет старше Филиппы.
— Я думал, что вы должны были быть товарищем Седрика в девяносто втором году, — оживленно прервал его Билль, — а это было еще в девяносто первом. Но ошибка не так уж велика, не правда ли?
Джервез от души рассмеялся:
— Совершенно верно, Билль! — и опять обратился к миссис Кардон: — Что вы на это скажете, Долли?
Она рассмеялась, как смеялся ее муж, беззаботно и искренно.
— О, мой дорогой Джервез!.. Сорок семь! Но какое это может иметь значение?
— Вот это и я говорю, — подтвердил Билль с удовлетворением. — Я смеялся над ним, дорогая, — разве не так, Джервез? Хорошо, — продолжал он, поворачиваясь к маленькому искусно выложенному камину, в котором горели дрова, облитые какой-то эссенцией, чтобы цвет пламени был сине-зеленым, — а не сыграть ли нам роберок втроем, а?
— К сожалению… — начал Джервез, но Билль прервал его смехом:
— Ах, боже мой, я и забыл!
Он позвонил и спросил вошедшего лакея, дома ли мисс Филиппа. Оказалось, что нет, — она уехала в Уолтон-хиз играть в гольф. Билль и Джервез еще немного побеседовали. Джервез собрался уходить, заявив, что у него есть еще какие-то дела.
— К сожалению, мне пора, — сказал он, подымаясь.
Он вышел, унося с собой запах эссенции, фиалок, кедрового дерева, довольный смех Билля и мягкий счастливый голосок миссис Кардон. Холодный октябрьский воздух заставил его вздрогнуть. Он пошел скорее. Конечно, у него не было никакой определенной цели; он просто чувствовал, что не мог больше оставаться у Кардонов, и сейчас старался объяснить себе это чувство.
Их присутствие заставляло его вспоминать прошлое. А именно: совместную учебу в школе, привычку называть друг друга уменьшительными именами… и вообще их общество разбивало его сосредоточенное романтическое настроение. Он не мог проанализировать своего теперешнего состояния. Он пытался уже и раньше дать себе во всем отчет, и все вместе взятое убедило его в том, что он безумно влюблен в Филиппу.