До 46-го они с братом и сестрой жили в трудовом лагере возле села Чкаловское в Казахстане. Потом им разрешили перебраться в Гурьев. Там дедушка встретил бабушку, и родилась моя мама. В конце 50-х им выделили клочок земли в Анапе, и все переехали к морю.
Я шел по единственной улице и разглядывал дома. У некоторых из них на крышах лежала старая немецкая черепица – такую же я видел в Калининградской области на границе с Польшей. Но таких домов оставалось совсем немного. Я стал расспрашивать о прадеде, и какой-то местный мужичок отвел меня к Лидии Петровне. Она очень обрадовалась, долго рассказывала о немцах и предложила остаться на несколько дней. Мне было интересно, но что-то тянуло дальше. Я вышел из дома и пошел дальше по той самой единственной улице. Людям не удалось сохранить название поселения, но память о немцах все равно осталась. Улица называлась Викторовская.
Я дошел до места, где примерно располагался наш дом. Асфальтовая дорога плавно уходила направо, а дальше шла брусчатка. Аккуратная плотная мелкая немецкая брусчатка, которой даже в Германии уже не встретишь – только в нескольких крошечных городках под Калининградом. Брусчатке было больше 100 лет, но она сохранилась гораздо лучше, чем недавно постеленный асфальт.
Я медленно шел по этой вековой мостовой, и в какой-то момент меня сильно потянуло направо. Там был небольшой пустырь, по колено заросший травой. Ноги подкосились, я сел на землю и минут 10 сидел, не двигаясь. Пахло полынью, черноземом и разогретой на солнце кожей. Я чувствовал, что это здесь.
В голове проносились какие-то смутные образы, но мне было хорошо и спокойно. Что-то теплое и светлое наполняло меня изнутри и струилось куда-то вверх. Я просидел так минут 30. Постепенно проступили подробности. Вон там из куста торчали остатки печной трубы. А углубление в том небольшом холмике – это вход в засыпанный погреб. Чуть дальше вдоль дороги виднелись остатки забора, а за ним – разрушенный фундамент соседнего дома. Я всё знал и так, но зачем-то достал телефон, открыл схему поселка и стал смотреть. Всё совпадало – наш дом был третий от поворота дороги. От него не осталось совсем ничего, а вон тот фундамент принадлежал Георгу Бельснеру. Крайний дом был подписан неразборчиво, но он сохранился целиком. В нем кто-то жил.
Я встал, вернулся к машине и поехал на кладбище. Довоенных могил оставалось всего пара десятков, и они густо заросли деревьями и колючками. Что-то разобрать в этих зарослях было невозможно. Но это уже не имело значения. Большая и важная часть меня плотно встала на место. Я покрутился по окрестностям, осмотрел руины фабрики, расположенной на другом берегу почти высохшей речки, и поехал дальше. Нужно было торопиться. Путешествие в прошлое только начиналось.
IX. Как я испугался
Я не почувствовал отдачи и не ощутил запаха сгоревшего пороха. Я с детства любил этот запах, но сейчас его не было. Я не чувствовал своей руки, но видел, что в ней был пистолет. Он только что выстрелил. По ступенькам прыгала гильза. В другой руке у меня был человек. Он что-то лопотал на непонятном языке, и в глазах у него был ужас. Он пытался исчезнуть или хотя бы вжаться в лестничную площадку. Пуля прошла мимо. Мне снова повезло.
Я что-то говорил этому человеку. Вернее, рычал, потому что голос был совершенно не мой. Гораздо более низкий и грубый. И слова были не моими. Пистолет снова выстрелил, но сейчас я знал, что стреляю мимо. Рука разжалась, и человек убежал. Я и не думал, что можно так быстро бегать по лестнице, полностью заваленной строительным мусором. Я был там. Я держал пистолет в руке. Я понимал, что происходит. Но это был не я. Даже зрение работало непривычно – как будто я наблюдал за всем со стороны, совершая действия, но не контролируя их. Как будто смотрел фильм.
Я много раз видел, как человеку в телевизоре приставляют к голове пистолет. Но это не было похоже на то, что происходило в тот день. В фильмах, как правило, все очень спокойны. Такие серьезные брутальные мужики, которые совсем ничего не боятся. У них мужественные каменные лица, и они могут спокойно вести переговоры, не обращая внимания на сорок пятый калибр, приставленный к виску. Этот человек был совсем не таким. Дикий, животный страх, читавшийся в его глазах, врезался мне в память. Мне кажется, что страх был таким сильным, что до него можно было дотронуться и погрузить в него руку. В отличие от героев фильмов, он очень хотел жить.