– И зря! – прогудел бас физика Алексея Петровича. – А что касается увлечения математикой, так это величайшая заслуга Александра Александровича. Учиться всем нам нужно у Бахметьева, как излагать свой предмет ученикам.
– Я не кончила, Алексей Петрович! – раздраженно сказал бархатный голос. – Вот в том-то и дело, что уроки Бахметьева не на должной высоте. Вы же знаете заключение методиста из облоно? Пользуясь глухотой учителя, ученики на уроках делают что угодно…
– Убегают почти целыми бригадами с поля, – сказала Нина Александровна.
– Да-да! – ласково поддержала Алевтина Илларионовна. – И учитель молчит на комсомольском собрании, – продолжала она, – точно хулиганский поступок Домбаева весьма похвален! Вообще взгляды ваши очень часто не совпадают с педагогическими требованиями, Александр Александрович.
– В чем же? – спросил Бахметьев.
– Ну, хотя бы этот вечный спор ваш о дисциплине. Вы считаете, что ученики не могут спокойно сидеть на уроках…
– Не должны сидеть на уроках, как куклы, – поправил Александр Александрович.
– А эта история с межпланетным кораблем? – сказала Нина Александровна.
– Я бы тоже убежал, даже в сорок лет, если бы услышал такое, – возразил Александр Александрович.
– Вы слышите, товарищи?! – Голос Алевтины Илларионовны задрожал.
– В самом деле, представим себя в шестнадцать – семнадцать лет… Кто бы из нас удержался, чтобы не побежать? – спросил историк Павел Сергеевич.
– Все бы убежали! – поддержал Алексей Петрович.
– И это говорят педагоги! – возмутилась Алевтина Илларионовна.
Повысив голос, она раздраженно продолжала:
– Я давно замечаю, что вы, Александр Александрович, плохо влияете на коллектив. Вы никогда не задумывались над тем, чтобы уйти из школы и заняться другим, более подходящим для вас делом?
Поднялся возмущенный гул.
– Вы, Алевтина Илларионовна, не даете себе отчета в своих словах! – холодно оборвала ее Нина Александровна.
Миша попробовал повернуться, но это оказалось невозможным.
– Ой, не выдержу! – прошептал он и с ожесточением подумал: «Когда же окончится этот бесконечный педсовет?!»
От боли и оттого, что затекли ноги, руки и поясница, он почти терял сознание и даже не поверил наступлению того счастливого момента, когда в учительской задвигали стульями, застучали ногами и наконец все ушли. Он с трудом вылез из ниши и, хромая, согнувшись в три погибели, в дверях наскочил на сторожиху.
– Окна забыли закрыть, – сболтнул он первое попавшееся на язык и необыкновенно вежливо добавил: – До свидания, тетя Маша.
По перилам лестницы он скатился так быстро, как это умеют делать только мальчишки.
Опять фантазия
Было уже темно и тихо. На завалинке около клуба играл баянист и небольшой, но слаженный хор пел «Рябинушку». То в одной, то в другой стороне села лениво брехали собаки.
Миша прошел мимо недавно отстроенного каменного здания правления колхоза. Окна были открыты. С утра здесь шло собрание колхозников. Как ни сердился председатель колхоза на дедовские обычаи сидеть на сходках сутками, собрания все же из года в год шли по старым традициям: с утра и до глубокого вечера. На улицу, как при пожаре, выплывали струйки махорочного дыма, слышались голоса выступающих.
Миша испытывал особенную радость оттого, что мучительное сидение в нише кончилось и никто из учителей его не видел.
Он остановился под окнами, залез на скамейку. Слышно было, как председатель сельсовета Матрена Елизаровна громко говорила:
– Можно предполагать, товарищи, что одна только Сибирь в этом году даст около миллиарда пудов зерна…
Миша от изумления присвистнул, прыгнул со скамьи и столкнулся с Сашей Коноваловым. Тот тоже остановился у окна послушать, о чем говорят на собрании, и взглянуть на новоселов, приехавших на целинные земли.
– Ты слышал, Сашка? Около миллиарда пудов зерна… Вот это да!
Саша в темноте посмотрел на Мишу, сделал вид, что не узнал его, и холодно отвернулся. Но Миша дотронулся рукой до Сашиного плеча и сказал:
– Коновалов, есть важная новость.
– Что-нибудь опять сочинил?
– Честное слово!.. Я был на педсовете.
– Когда перестанешь врать? – возмутился Саша.
– Честное слово!..
Не сговариваясь, они повернули от дома, прошли по деревянному мостику, переброшенному через канаву, заросшую крапивой и кипреем, и вышли на дорогу. Саша шел по-взрослому, сцепив сзади руки. Вид его выражал явное недоверие товарищу. Миша же для большей убедительности размахивал руками, забегал вперед и виновато заглядывал Саше в глаза. Он рассказывал все, что слышал на педагогическом совете, и кончил с искренним раскаянием: