Под аккомпанемент из грохота швейной машины мы болтали то в моей спальне, то возвращались на кухню (когда чувствовали, что в животах вновь появилось место для блинов). «Мы болтали» по большей части состояло из монологов Вовчика. На которые я и Зоя реагировали короткими фразами: всё больше отвечали на вопросы. Рыжий лил на нас информацию, словно воду из пожарного шланга. К вечеру мне казалось, что он за утро сумел побеседовать со всеми учениками школы — выяснил «кто, когда, куда и зачем». Вскоре я перестал вникать в его рассказы — поэтому часто отвечал Вовчику невпопад (чего рыжий не замечал).
Ну а вечером я узнал, что весь сегодняшний день «терзало» Зою.
Случилось это, когда рыжий мальчишка в очередной раз помчался готовить в животе место для нового чаепития.
— Светка Зотова за лето стала ещё красивее, — сказала Каховская. — Видел, как она подстриглась? А мама запретила срезать мои дурацкие волосы. Кто посмотрит на эти идиотские детские косички? А вот на Светку сегодня все смотрели… даже ты.
Девочка вздохнула, посмотрела на своё отражение в зеркале, подёргала себя за косы (белые банты она оставила дома). Смотрела на свою причёску: поворачивала голову то вправо, то влево. А я разглядывал её затылок. Силился понять, чем короткая стрижка «круче» косичек. Мне вдруг вспомнилась моя жена (давно я о ней не думал) — та тоже частенько вертелась около зеркала: искала недостатки в своей внешности (которых, к слову, хватало). И она тоже требовала от меня подтверждений своей «неотразимости». Но только прямым текстом, а не намёками, как Каховская.
Зоино отражение поглядывало не только на косички, но и на меня: с затаенным вопросом.
— Вот уж враньё! — ответил я. — Сегодня чаще смотрел на тебя и на классную. На Зотову если и взглянул, то один-два раза. Смотрел на неё не чаще, чем на других одноклассников. Потому что там и смотреть не на что. А уж какая у Светки причёска — я даже и не запомнил.
Зоя повернула ко мне лицо.
— Правда? — спросила она.
Подпёрла кулаками бока. По-птичьи наклонила голову, сощурила левый глаз.
Я пожал плечами.
— Естественно, правда. Правда и то, что её причёска мне совершенно не интересна. И то, что мне начхать на эту твою Свету Зотову. Зачем мне смотреть на её причёску? Да пусть хоть лысая ходит. Меня не интересуют глупые маленькие девочки.
Зоя ещё пару секунд сверлила меня серьёзным взглядом.
Потом вдруг хихикнула.
— Представила Зотову лысой, — сказала она. — Здорово было бы на такое посмотреть. Правда?
Я не ответил: меня отвлёк вернувшийся в комнату Вовчик. И я был ему за это благодарен. Потому что не горел желанием беседовать о Свете Зотовой. В королеве красоты четвёртого «А» класса я сегодня не заметил ничего интересного. К тому же, ей едва исполнилось десять лет. Я сомневался, что девчонка могла бы развлечь меня историями из своей жизни или анекдотами; и плохо представлял, интерес какого рода мог бы проявить к такой малявке (ведь она даже не моя родственница). Если не считать Зою Каховскую, к щебету которой я за лето привык, Мишины одноклассники меня скорее раздражали, чем интересовали.
Рыжий вновь привлёк к себе моё внимание: заявил, что «поставил» чайник.
И уже в кухне, намазывая на хлеб мёд (блины закончились), Вовчик сообщил, что в понедельник после школы ко мне не придёт.
— На треню пойду, — пробубнил он с набитым ртом. — На бокс. Бате обещал, что в сентябре снова туда вернусь. Летом я сказал, что у меня каникулы. В школу не хожу — и на трени не буду. Батя поорал тогда немного. Но потом успокоился. А теперь всё.
Рыжий вздохнул.
— Три дня в неделю, — сказал он, — вместо того, чтобы слушать про пиратов и разбойников, я сам буду морды бить. А в декабре на соревнования поеду — как всегда. Радует, что хоть пару дней школы из-за них пропущу. Как думаешь, Миха, бокс мне пригодится, когда я стану капитаном?
— Обязательно пригодится, — ответил я. — Очень даже. Ты ведь должен быть не просто капитаном — настоящим вожаком. И всех матросов в узде держать, чтобы и не думали тебе возражать. Представь: а если бунт на корабле? Пара ударов по лицам самых буйных — и проблема решена.
Рыжий ухмыльнулся, облизнул ложку.