И лишь теперь директор запоздало поинтересовался, зачем я приходил утром в учительскую.
— К Виктору Егоровичу, — сказал я. — По личному вопросу.
— Ко мне, — сказал Солнцев.
Он кивнул (подтвердил моё утверждение) и вновь рассеяно взглянул под стол…
На четвёртый урок (на математику) я не пошёл. Воспользовался дурной славой Припадочного — заявил классной, что плохо себя чувствую. «Перенервничал, наверное, — заявил я. — Как бы у меня приступ не случился». Учительница после моих слов взбледнула (вспомнила, наверное, рассказы Мишиной первой учительницы о «припадках» Миши Иванова). Потрогала рукой мой лоб — будто проверила, не кинуло ли меня в жар. Покачала головой. И поспешно избавилась от меня: отправила к школьным медикам (пообещала, что сама «поговорит» с математичкой).
Я с печальным видом убрал тетрадь и учебник в сумку. Снова сказал встревоженной моим поведением Зое Каховской, что «расскажу всё потом». Не пошел вслед за одноклассниками к кабинету математики. Проигнорировал и рекомендацию учительницы: не побрёл в медицинский кабинет. Направился к выходу из школы. Уже во второй раз за сегодняшний день обогнул теплицу (встретил позади неё тех же, что и утром, школьников, тайком вдыхавших табачный дым). Свернул на ведущую к младшему корпусу вымощенную квадратными плитками дорожку.
Вовчик дожидался меня на прежнем месте — у ведущего в старший корпус коридора (я снова нарочно не воспользовался этим путём, чтобы не выдать свой маршрут). Рыжий заметил меня — рванул мне навстречу. Он словно ледокол рассёк толпу низкорослых октябрят, скинул на ходу ранец. Я шагнул ему навстречу и шепнул: «Потом отдашь». Вместе с Вовчиком выбрался на улицу из шумного и душного помещения. Мальчик громким шёпотом отчитался, что сохранил «штуковину», никому её не показывал. Мы с рыжим отошли от школы, отгородились от её корпусов стеной из кустов шиповника.
И лишь тогда я забрал у Вовчика свёрток.
Мельком взглянул на газетный шрифт — точно не «Аргументы и факты».
— Смотрел, что в нём? — спросил я у рыжего.
Вовчик помотал головой.
— Ты чё, Миха?! — сказал он. — Нет, конечно. Ты же не разрешал!
И шёпотом спросил:
— А чё там за штуковина завёрнута?
Всем своим видом рыжий мальчишка намекал, что заслужил узнать правду.
Но я его разочаровал.
— Лучше тебе этого не знать, Вовчик, — сказал я.
Я проводил третьеклассника до Надиного дома. Обычно Вовчик после уроков дожидался меня во дворе (в этом учебном году он не пошёл в группу продлённого дня: с согласия родителей сменил её на посиделки в моей компании). Но сегодня я запустил рыжего в квартиру, а сам в ней не остался. Бросил в своей комнате школьную сумку, сунул за пояс брюк украденный в учительской газетный свёрток (пока не получилось в него заглянуть, подтвердить свои подозрения). Дал рыжему мальчишке задание начистить к моему возвращению картошки. Сунул в карман куртки горсть сушек (в столовую сегодня не ходил) и выскочил за дверь, пообещав Вовчику, что «скоро вернусь».
Ещё в школе я решил, что выброшу свёрток с ножом в реку — чтобы его гарантированно не нашли. Потому что помнил: в прошлый раз орудие убийства не помогло отыскать убийцу девятиклассницы. Напротив, эта находка ввела следствие в заблуждение. Поэтому я сомневался, что в этот раз от окровавленного ножа будет польза, а не вред. Тем более: не представлял, как объясню наличие у меня орудия убийства Оксаны Локтевой — тому же Каховскому, к примеру. Я точно не скажу Юрию Фёдоровичу о связи между учительской и ножом: старший оперуполномоченный Великозаводского УВД и тогда нашёл этому факту не самое оптимальное для меня и моего отца объяснение.
«Нож — в реку», — подумал я.
Вздохнул.
Пробормотал, спускаясь по ступенькам:
— И концы в воду.
Глава 19
Я не сразу направился к реке (пойти по простому пути мне не позволила обострившаяся вдруг мания преследования) — прогулялся сперва до Дворца спорта. И уже со стороны «Ленинского» вошёл в парк. Покружил там (поиграл в разведчика на задании). А около детской площадки, сминая ногами уже посохшую траву, повернул в лесок. Замер под густыми кронами, прислушался к пению птиц (убедился в отсутствии слежки). Прижал рукой к животу газетный свёрток, повертел головой — определил нужное мне направление. Памятная тропинка (по которой я прохаживался со старшим сыном) пока не появилась. Но я прекрасно помнил, куда идти: мимо большого валуна, по дну оврага — к видневшейся за стволами деревьев водной глади.